Сестра

Сидит сестра моя
на берегу вспаханного поля,
как рыбку ловит последние зерна.
Чернозем волнуется, брызжет отравленной солью,
выбрасывает пену под куст терна.

Подхожу к ней, старая и кривая,
рыдаю, чтоб вызвать жалость.
Говорю:
– Видишь, мне холодно, я умираю.
А она мне:
– Ты не жила ещё,
не рождалась.

Кричу ей:
– Сейчас будет буря!
Взгляни, заволокло небо!
Она брови хмурит,
не двигается,
глядит на мальки хлеба.

 

 

 

 

ухо Ван Гога

одеваюсь
кладу в карман
отрезанное ухо Ван Гога
выхожу на улицу

вижу птицу
говорю:
– птица!
она не слышит
разворачивается
улетает

вижу собаку
говорю:
– собака!
она не слышит
разворачивается
убегает

вижу человека
говорю:
– человек!
он не слышит
разворачивается
уходит

(Боже мой!
почему все так глухи!?)

достаю из кармана
ухо
шепчу в него:
– …милый…
…милый…
…хотя бы ты, услышь меня…

 

 

 

 

Мой холодильник Дима

Это невыносимо,
неопытен, годовал,
мой холодильник Дима
Катей меня назвал.

В окнах творится осень,
плавают облака,
видимо, губы просят
капельку кипятка.

Может быть, в магазине,
где он приобретен
пластик или резина
были со всех сторон.

Да и сейчас не лучше - 
вспорот живот тунца,
в камере сбились в кучу
бройлерные сердца.

Дима, держись, я тоже
маюсь своей зимой,
как мы с тобой похожи,
господи, боже мой.

 

 

 

 

Мне в детстве было многое дано

Мне в детстве было многое дано:
тетрадь, фломастер, твердая подушка,
большая спальня, низкое окно,
донецкий воздух, угольная стружка.

Когда на подоконнике сидишь,
то терриконы сказочней и ближе,
мне нравилась базальтовая тишь
и мертвый флюгер на соседней крыше.

А за полночь, сквозь шорох ковыля,
сквозь марево компрессорного воя,
подслушивать, как вертится Земля,
вращая шестеренками забоя.

 

 

 

 

Капсула Блока

Вот мое тело, важный, простой белок,
едет через таможню, а за окном все то же:
ночь, привокзальный морок, улица и фонарь,
медленный пограничник в белой рубашке, боже,
вот моя сумка, я трепещу как тварь,
вдруг обнаружит, что у меня под кожей
спрятан в коробке сам Александр Блок,
спит как щенок, прихлопнув себя рогожей.

Уйди, пограничник, я еще молода,
если не веришь, я перекрашу имя,
капсула Блока действует на меня
я начинаю путаться в псевдониме.
Знай, пограничник, вся моя болтовня,
будет короткой, как выброс адреналина,
будет подземной, вычурной, как вода
с запахом севера, с привкусом украины.

 

 

 

 

***

Здравствуй Бог, я, похоже, мертва,
у меня на лице ни кровинки,
я попала в твои жернова,
так и надо мне, дуре, кретинке.

Вот пылинка на рукаве,
и немного во рту пересохло,
от того, что сейчас в голове,
год назад я, наверное, сдохла б.

А теперь лишь смотрю на браслет,
да спокойно дымлю сигаретой.
Сколько долгих, мучительных лет
я училась покорности этой.

 

 

 

 

Пепельница

Спит придорожный камень и видит сон:
небо созрело,
тучи со всех сторон
пенятся, пузырятся и все черней
ветер шампанский в чаше пролитых дней.
В колотом небе льдинки острее сна - 
гром накаляет комнату докрасна,
тихую спальню со столиком посреди,
комната стонет,
в окнах ее дожди.
Столик подрагивает,
пепельница звенит,
к самому краю воздух ее теснит,
никто не подхватит, руки не протянет ей,
пепельница на грани,
камень, проснись скорей.

 

 

 

 

середины шар

зрение мечется
от плюса к минусу
не замечая
где крест могильный
где нательный

вот микрочастица
лежит отдельно
трудно разобрать что это
семечка или пожар
лежит поперек дороги
горит
как середины шар

 

 

 

 

Как жаль

Холодный день, окраина Подольска,
в окне стоит природа, как живая,
морозно, но еще не скользко,
я этот день хорошим называю.

Я этот день предвидела когда-то,
я говорила: ветки опустеют,
мне кажется, я называла дату,
мне кажется, что я гордилась ею,

вот этой датой, названною кожей,
предчувствованной снами и кровями,
что я однажды закричу: о боже,
все небо заштриховано ветвями!

И стану звать с какой-то дикой жаждой
под слоем неба спрятанное солнце.
Как жаль, что день закончится однажды,
как жаль, что ночь когда-нибудь начнется.

 

 

 

 

Кончилось тепло

Природа выбивается из сил,
текут остатки солнечного воска,
и Карлсон перелетный водрузил
флаг осени над мэрией Подольска.

Тепла не будет. Кончилось тепло,
сентябрьский ветер просится под кожу,
стоит по струнке первое число,
как школьник с перекошенною рожей.

Уйди, душа, как бабочка, в проем
оконный, и крылатым манекеном
перезимуй в молчании своем,
холодном, незаметном, неизменном.

 

 

 

 

***

Что ты, небо, хмуришь лоб,
я опять не то молчу?
Я поеду в церковь, чтоб
любоваться на свечу.

Фитилек, мой, фитилек,
воск, селитра, парафин.
Мы с тобой похожи, Бог -
я одна, и ты один.

А давай слетаем в лес,
над маршрутками паря?
Это происки небес,
это тяжесть октября.

 

 

 

 

***

Такая музыка звучит,
что ничего не важно, кроме.
Но кто ей дал мои ключи,
и что ей нужно в этом доме?

Мне тяжело и хорошо,
невыносимо, безмятежно -
любви печальный порошок
летит с медлительностью нежной.

Над грязным городом моим,
над нерожденными домами,
над магазином молодым,
над поездами,
                поездами.