* * *

Ржаное поле рождает сны
и превращает в тугие волны.
по свету бродят его сыны,
немного странно со стороны,
пока один из них не исполнен,
другой шелковую нить прядет,
озябшим ливнем смеётся третий.
И что загадывать наперед,
пока один из них не придет
другого с долгой дороги встретить.

* * *

Пускай течет земля во временное русло
навстречу городам, спешащим под крыло
Бессонницы твоей, рассказанной по-русски
На светлом берегу, когда белым-бело
Все вехи занесло.
В летящих километрах
за тридевять ночей случайные огни
Тебя ведут туда, где, светел и обветрен,
Твой дом читает путь, течением храним.

* * *

Когда ты бежишь от себя,
никто не встретится, кроме.
Мир, конечно, огромен,
но замкнут в круг,
мой друг.

***

Я запомню его таким: тобой...
Под ногами струны его проспектов
И в тумане утреннем стынет вектор
промелькнувшей радуги над водой.
Всё неважно. В брызгах дождя и света
веер облака выгнулся в сизом танце
и проносятся списки подземных станций
перед нежно-пасмурным его ветром.
Отраженьем в окнах - его следы,
На монете росчерком гордый профиль....
я запомню его тобой: молодым,
Над гитарным зеркалом цвета кофе.

* * *

Прозрачный ангел, седьмой по счету,
садится финистом на рукав,
лениво спрашивает: "О чем там?",
крылом разматывая века,
где замирают, белея воском
фигур в музее мадам Тюссо,
мой город, отблеск весны на плоскость
листа, дорога под колесом.
Минуя сны и законы жанра,
ты сочиняешь себе финал,
влекомый временем, как пожаром,
зовешь кошмары по именам.
Просеяв зиму в огромном сите,
бредешь сквозь мартовский снегопад,
держа в руках, как обрывок нити,
билет в просроченный пятый ряд.
Хмельной от ветра и повторений
двух реплик, брошенных наугад,
мой ангел быстро рисует тени,
крылом бросая их на снега.
Сны безответны, безмолвны ноты,
глаза распахнуты, дни чисты.
Читаешь город - десятый, сотый,
- и сочиняешь ему мосты.
Дай руку или в глаза взгляни мне –
сквозь буквы, строки, слова, картон.
Все тени писем вчерашне-зимних
оставим ангелу на потом.

***

Дождями крылья над апрелем,
где сквозь сверкающих людей
вокзал проводит параллели
кругов мгновенных по воде.
Фигур прозрачная стеклянность,
все знаки как рукой смело,
ты видишь сам, что здесь осталось:
слова заполнили стекло
весенним городом, забытым
листком блокнота на столе,
в котором, сказан и прочитан,
апрель становится светлей.

* * *

Молчанием встречают рыбаки
В рябиновом течении реки
Дробящийся на золото рассвет,
Росой лежащий в лодках и листве.
Кольчужным золотом сверкают караси
И заяц солнечный на удочке висит,
Он в реку свесив хвост, пугает клёв
и рыжей краской красит старый клён.
Течением снесёт сквозь день в закат
И зайца, и плотву, и рыбака.
День соскользнёт с опущенной руки
В рябиновом течении реки.

* * *

Оставь себе место для сердца, земли и сна,
Раздай городам позабытые имена.
Тебе не нужны ни поддельные знамена,
Ни двор для игры в городки.
когда сильный ливень снесет светофоры с креста
в поток сентября, поднявшийся выше моста,
хандра городская окажется очень проста —
не дальше пожатой руки.

* * *

...ты снова пишешь стихи или дышишь ими.
Случайная фраза, сброшенный жёлтый лист.
Всё тот же голос, только стареет имя
да тропы вышивкой стягивают батист.
И ты спешишь, рифмуешь, ищешь, творишь пространства,
сплетая, плавя, в пламени всё губя,
бежишь от скуки, скверны и постоянства,
покуда рифмы не сотворят тебя.
Тогда в оплавленный бурями край вселенной,
как в материнской юбки родной подол,
ты прячешь голову и преклонив колена,
читаешь мир, сладковатый как валидол.