Вячеслав Лейкин
ПРОЛОГ
ПРОДЮСЕР, РЕЖИССЕР и ПОЭТ в свободное от священной жертвы время пишут сценарии.
ПРОДЮСЕР: Итак, мы снова вместе, господа,
И к творческим свершениям готовы.
Осталось, так сказать, отдать швартовы,
И пусть несет нас полая вода.
ПОЭТ: Во-первых, интересно знать, куда.
Как это всё у нас легко и просто:
Отдал концы, и сразу понесло.
А, во-вторых, когда во лбу короста,
Ни парус не поможет, ни весло,
Как сказывал Петрарке Ариосто.
РЕЖИССЕР: Когда утилитарно ремесло,
Любое воплощенье бездуховно.
Как ни верти, известно издавна:
Сложнее сделать из барана Овна,
Чем сотворить барана из Овна.
ПРОДЮСЕР: Поволокло. Уже глаза горят,
Уже друг друга злобят и корят,
Уже и губы дергаются, пенясь.
Друзья, мы этак сладимся навряд.
Возможно ли, взаимно ерепенясь,
Искомого согласия достичь
И двинуть к результату наше дело,
Когда один привычно порет дичь,
А у другого, как всегда, набдело.
Один творить не может за бабло,
Другому выжрать дринка и на хауз.
Один боится мельпоменопауз,
Другому быть публичным западло.
А публика меж тем ломает руки
От полной безысходности и скуки,
Поскольку нет у названных людей
Ни творческих позывов, ни идей,
А только жизнерадостные муки.
ПОЭТ: Довольно! Хватит! Ты уже достал.
С твоих щедрот попробуй не повой-ка.
Карабкаться всю жизнь не пьедестал
И понимать, что твой удел — помойка,
Где судит соумышленников круг
О веществе твоем, и вправду сером,
Где ждет тебя неотвратимый друг,
Зовимый в просторечьи продюсером.
ПРОДЮСЕР: Ты наловчился с некоторых пор
Метать икру и обрывать на спор
С берез и сосен смоквы типа фиги.
Но публика не зрит тебя в упор,
Поскольку ей по барабану книги,
Тем паче ПОЭТические. Мир
Ей кажется воистину реален,
Когда он заклиширован до дыр,
А, главное, когда засериален.
РЕЖИССЕР: Уговорил. Ну, что мы, в самом деле,
Друг друга в сокровенное одели
И норовим сыскать источник зла
В традиционно благостном борделе,
Где душно, как в подпашьи у козла.
Я не Антониони, не Годар,
И даже, так сказать, не Юрий Мамин,
Но если дан мне некоторый дар,
То я готов поторговаться. Амен.
ПОЭТ: И я готов. Тем более что для
Восторгов ни сантима, ни рубля.
Пегас линяет. Жизни нет в природе.
И понимаешь, лист пером скобля,
Закончен бал, как не было. И вроде,
Нам некуда деваться с корабля.
И вечный дрейф. И, грусть усугубля,
Ни брода нет, ни бутера на броде.
Осталось соус ссасывать с манжет...
ПРОДЮСЕР: Тогда о-кей. С утра качнем бюджет,
Построим смету и погоним мыло
На три десятка серий. Но сюжет!
О ком? О чем? Всё было, было, было!
ПОЭТ: А вот, допустим, молодость, мечты,
Балкон, гитара — полная хренада.
Внезапно появляются менты
И наш на нарах...
ПРОДЮСЕР: Про ментов не надо.
РЕЖИССЕР: Он — адвокат. Дамьё на все лады.
Одной из них он как-то странно лаком.
Соединились от большой нужды.
Плеснул, уснул. Очнулся вурдалаком.
Имущество, изящество, талант
Пошли под хвост взбесившейся корове.
РЕЖИССЕР: Под хвост. И вот он лаборант
На станции переливанья крови.
А в вытяжном шкафу стоял скелет...
ПРОДЮСЕР: Тоска...
ПОЭТ: Один попал под пистолет,
Но не до смерти. Впрочем, отрубило.
Очнулся через два десятка лет,
А все вокруг прищуренные.
ПРОДЮСЕР: Было.
РЕЖИССЕР: Одна мадам, поняв, как жизнь горька,
Решила всем знакомым вставить шило
И с тем скрестила скунса и хорька...
ПРОДЮСЕР: И это было. Всё, ребята, было.
Мы тронемся с ума, собьемся с ног,
Не раз перемараемся говнищем,
Смешаем с глобализмом СПИД и смог,
И ничего новее не отыщем...
РЕЖИССЕР: А, может быть, в угоду нищим тыщам
Великих расчленять?
ПОЭТ: Зазря просвищем
И время, и бабло...
РЕЖИССЕР: А Бортко смог.
ПРОДЮСЕР: А Бортко?
РЕЖИССЕР: Да. Не знаете такого?
Внебрачный сын ПОЭТа Михалкова,
Брат знаменитых брачных. Расцвели
В одни года. Но разного алькова...
Такие карамазы развели...
И вроде на троих одна подкова,
Но этот третий, этот самый Вова,
Он тоже не бывает на мели,
Ведя себя отнюдь не бестолково.
Он проходную классику берет,
Ни сраму, ни смущения не имет,
Слегка осовременил и вперед:
То Шарикова публике вотрет,
То идиота с Чуриковой снимет.
ПРОДЮСЕР: Твоих суждений очевидна нить.
А если нам, допустим, расчленить
Булгаковского Мастера?
ПОЭТ: Уже там
Внебрачный сын глумится над сюжетом.
ПРОДЮСЕР: И ты бы мог.
ПОЭТ: И я бы. Но, увы,
Такого рода страсти не новы.
Не разомкнет невольная строфа уст.
Чуть общепит и я иду на вы...
ПРОДЮСЕР: Пошли вы все на вы.
РЕЖИССЕР: А если Фауст?
Чудак, до ста дотлевший без греха,
Учуяв, что теория суха,
А древо зеленеет, но не вечно,
В момент раскочегарил потроха
И стал себя вести вполне беспечно.
ПОЭТ: На голый кумпол натянув кулек,
Он фолиант ведический достал,
Зеленой серы бросил в камелек
И вдруг полночной птицей засвистал.
И тут же обнаружился и лег
У ног его заблудший пуделек...
РЕЖИССЕР: Наш доктор фолиант перелистал
И Сатану из пуделя извлек,
Который сей же миг защебетал
Про то, как люди бьются за металл,
Который есть первичный капитал...
ПОЭТ: Там будет шиз, и мистика, и слезы,
И реализовавшиеся грезы,
И разочаровавшиеся крезы,
Попавшие на дамские курьезы.
РЕЖИССЕР: Там будет прясть божественная медхен,
По-ихнему зовущаяся Гретхен,
А старец наш, помолодевшей вдвое,
Сидеть вокруг, от наслажденья воя.
ПОЭТ: Там трансвеститом обернется Зибель,
Там Валентин найдет свою погибель.
А замочивший бедолагу киллер
Окажется кутила и зингшпиллер.
РЕЖИССЕР: Там будет все: и стол дырявый в чайной,
Откуда градус хлещет неслучайный,
И прокуратор, дующий в трубу...
ПРОДЮСЕР: И верится, что герр советник тайный
Не станет зло ворочаться в гробу...
РЕЖИССЕР: Сплетая воедино эти звенья,
Мы явим фантастическое рвенье
По части воплощения феерий.
ПОЭТ: И пусть не остановится мгновенье,
А мы его растянем.
ПРОДЮСЕР: На сто серий.
Вадим Пугач
КОНДИТЕРСКАЯ НА Б. КОНЮШЕННОЙ
ЛЕВИТАН: Должно без проволочек питься
Вино, прозрачное вполне,
Его хлебнешь — а тут и пицца,
Налейте "Хлебникова" мне.
МАХОТИН: Кто ближе к "Русскому размеру",
Любовью к родине горя,
Пусть напивается за веру
В белоголового царя.
ПУГАЧ: Сегодня нас немало злили
И ненароком чуть не слили,
Но это, впрочем, пустяки, —
По жилам водочка — теки!
АЛФЕРОВА: А я сейчас еще поддам
И на Катерли в суд подам.
ЛЕВИТАН: Суды — не новость для Катерли,
Но ты — и суд, Татьяна...
МАХОТИН (подсказывает): Фиг ли?
ПУГАЧ: А судьи кто? А правда где?
Пока подогревали брашно,
Представил Таню на суде,
И за обоих стало страшно.
ЛЕВИТАН: Молчи о тонкостях суда,
А также трусе, гладе, море,
Давайте выпьем за суда —
На них, не труся глади моря,
Шальные ходят моряки.
Махотин, слово изреки.
(Махотин молча выходит.)
АЛФЕРОВА: Мне очень нравится Махотин:
Он импозантен, в меру плотен,
Но все мужчины — дураки.
А что, он, правда, из реки?
ЛЕВИТАН: Не быть Олегу Левитаном,
Когда любезна клевета нам:
Не из реки, а просто речь
Хотел из друга я извлечь.
МАХОТИН: Ну вот, сходил — и ноша с плеч.
ПУГАЧ: Не прикупить ли нам съестного,
А то опять, боюсь я, снова
Договоримся до суда.
АЛФЕРОВА: А вот идет Яснов. С Яснова,
Как с гуся, капает вода.
Все: Михал Давыдович, сюда!
ЯСНОВ: А вот и я, а вот, а вот и
Устав — последний вариант.
Он посильней, чем "Фауст" Гете,
Нетленней, чем Шекспир и Дант.
ФАУСТ: Кто звал меня?
МЕФИСТОФЕЛЬ: И правда, звали.
ФАУСТ: Что делать нам средь этой швали?
ЯСНОВ: В конце Давид поставил "Vale" —
Ученый малый, но педант.
ФАУСТ (Мефистофелю):
Людей ты покоряешь видом
Одним, — скажи, что я неправ.
(Мефистофель молчит.)
Но ты сейчас сражен Давидом,
Почти совсем как Голиаф.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Да где Давид? Какой Давид?
ЛЕВИТАН: Не бойтесь, он не ядовит.
МЕФИСТОФЕЛЬ: О как могли вы так подумать!
Мы не боимся никого.
ПУГАЧ: Все, братцы, пьян я. Я пойду, мать
Моих детей меня того...
(Уходит.)
АЛФЕРОВА: Признаться, Пугач мне по нраву,
Манеры лишь его дурны:
Завел себе детей ораву
И не отходит от жены.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Мадам, а выпить не хотите ль?
АЛФЕРОВА: Какой приятный посетитель!
ЛЕВИТАН: Ну что ж, пожалуй, пейте с нами.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Пошла потеха из потех.
Вина — мужам, ликера — даме,
Приличной закуси на всех!
ЛЕВИТАН: Вина? Ну, нет, клянусь проводкой,
Питаюсь не вином, а водкой.
МАХОТИН: И я бы, как и прочий people,
Конечно, водочки бы выпил.
МЕФИСТОФЕЛЬ: А дама? Что нам скажет дама?
АЛФЕРОВА: Не откажусь я от "Агдама".
МЕФИСТОФЕЛЬ: Эй, кельнерша, откройте фортку
И принесите мне отвертку.
(Ему приносят коктейль.)
Не удивлялся до сих пор так:
Таких не видывал отверток.
Несите, если есть, сверло.
(Приносят. Сверлит.)
Пусть в заведении питейном
Теперь текут коньяк с портвейном
И водка, а для нас — "Мерло".
(Проходит несколько часов.)
АЛФЕРОВА: Прекрасен мира окоем,
Давайте песенку споем.
ВСЕ: Яблоня качнула веткой,
Пьяной, как вишня,
Нас двенадцать за беседкой,
Каждый третий — лишний.
Под столом лежит хозяйка,
На столе — бутылка.
Ты сходи к плетню, узнай-ка,
Где твоя милка.
И летают, точно пули,
У гостей руки,
Жаль, солонку звезданули
Бабкину, суки.
ЯСНОВ: Не будем доводить общенье до интима,
До паузы немой.
Весь горизонт в огне, и ясен нестерпимо,
Я ухожу домой.
(Уходит.)
АЛФЕРОВА: Яснов мне нравится ужасно,
На сердце руку положа,
Признаюсь вам... Протяжно "Ясно!" —
Кричат в Мадриде сторожа.
Такая лирика повсюду,
(Мефистофелю)
Плесни чего-нибудь в посуду.
ЛЕВИТАН: Я выпил все. Морской привет
Всем, кто копытны и двуроги:
Тому со мной не по дороге,
Кто любит тьму и гасит свет.
(Уходит.)
АЛФЕРОВА: Мне дорог Левитан не с водкой,
Мне дорого его перо,
Когда он "Март" рисует сводкой
Советского Информбюро.
МАХОТИН: Фонтан с напитком — это чудо,
Но он, мне кажется, иссяк.
Я прямо ухожу отсюда
И спорю, что впишусь в косяк.
(Вписывается.)
АЛФЕРОВА: Мне очень нравится Махотин.
Я это, впрочем, говорила.
Плесните мне скорей портвейна,
Эй, Фауст, птичка, ты не спи здесь.
Мои поклонники не знают
И искажаются блаженством,
Перцовку пьют под колбасу.
Цветет чугунная ограда,
Когда она, вниманью рада,
Над пролитой бутылкой пива
Латает дырочку в боку,
Не брать бы вовсе ручку в руки
Любым из нас, кто знает толк.
Все спят. Царит одна Алферова.
(Занавес.)
Татьяна Алферова
КУХНЯ ВЕДЬМЫ
Две мартышки возятся у очага. Фауст и Мефистофель подслушивают у дверей.
1-Я МАРТЫШКА: Ах, Соня-Соня, мы состаримся в девицах.
Сосет меня жестокая хандра.
2-Я МАРТЫШКА: Грей лапы, лучше тощая синица,
чем грезить каплунами до утра.
1-Я МАРТЫШКА: К пяти годам чего с тобой достигли?
Где спонсоры, друзья и прочий сброд?
2-Я МАРТЫШКА: Помешивай-ка лучше, Дамка, в тигле.
1-Я МАРТЫШКА: Где?
2-Я МАРТЫШКА: В этой банке из-под шпрот.
1-Я МАРТЫШКА: Нам не придет никто с тобой на помощь,
А как просить — так в очередь встают.
2-Я МАРТЫШКА: Ты, Дамка, что-то слишком много помнишь,
А я вот долго думать устаю.
ФАУСТ: Какую чушь городят эти звери!
МЕФИСТОФЕЛЬ: Да, в общем, ту же, что любой поэт,
Но лаконичнее. Не стой, мой друг, у двери.
ФАУСТ: Вот если бы мне скинуть тридцать лет...
Не верю, что колдунья мне поможет
От импотенции, запора, дряблой кожи.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Веспасиан учил: запоры не беда,
Обходится дороже диарея.
1-Я МАРТЫШКА: Пожалуйте на кухню, господа!
2-Я МАРТЫШКА: Хоть по рублю пожалуйте!
ФАУСТ: Зверею
От попрошаек.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Впрочем, средство есть
Помолодеть без ведьмина напитка.
Езжай в деревню месяцев на шесть,
Где ни одна не шастает лолитка,
Забудь о сигаретах и вине,
В метро не езди — разве, на дрезине,
И не читай стихов совсем — оне
Меж импотенцией с гастритом посредине.
С утра трусцой, обед отдай врагу
И только овощное ешь рагу.
ФАУСТ: И это жизнь? Да я... Да мне... Да ты...
1-Я МАРТЫШКА: Покоя Дамке нет от пустоты!
2-Я МАРТЫШКА: Пелевиным ты отравилась, мать —
А нечего Пелевина читать.
Вот я хозяйку чту — за то сыта.
1-Я МАРТЫШКА: Ты лицемерка от усов и до хвоста!
(Фауст идет к зеркалу, рассматривает его.)
ФАУСТ: Но что за образ в зеркале, мой Бог!..
МЕФИСТОФЕЛЬ: Не поминай Его, уж лучше Лейкин,
Тот тоже с бородой...
ФАУСТ: там, по аллейке...
Какая грудь, бедро, лопатка, бок!
Таких красавиц не видал в природе:
Алферовой самой она дородней,
Игривее, чем Савушкина Нина,
И Вероники, по всему, умней,
Наташи популярней — о, бамбина!
Таких бамбин не видывал Линней!
1-Я МАРТЫШКА: При чем Линней? Не доктор он — бахвал!
2-Я МАРТЫШКА: Он женщину к животным приравнял.
(Влетает ведьма на помеле.)
ВЕДЬМА: Кто тут приперся? Центр закрыт в субботу!
Фуршета нет, поэты дома пьют.
О, доля ведьмы! Вечно ей работу
Ненормированную, походя, суют.
Я промолчу. Вам позже отольются
Мои обиды, рюмки и глотки.
Ужо судьба подсунет вам на блюдце
Мышей тоски!
Что ворвались вдвоем и без бутылок?
Мое зверье сбиваете с пути.
Не слышите, как дышит вам в затылок
Зефир прощания обсценного почти.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Ты, матушка, убавь-ка обороты,
Не сыпь напрасно с помела трухи
Мы ведьм таких сгноим в штрафные роты
Писать непопулярные стихи.
На шабаше и так идешь пробросом,
Полезных не приветствуешь господ.
Гляди, не оказаться б вовсе с носом —
Не "на", не "в" и не "вовне", а "под".
ВЕДЬМА: Ах, голубь сизый! Виктор Леонидыч!
Простите, не признала без копыт
И бороды. А как же моя книжеч-
Ка?
МЕФИСТОФЕЛЬ: Что в книжечке тебе твоей? Кипит
И булькает во мне желанье, зрея.
Залей его вином да поскорее!
ВЕДЬМА: Дружок ваш примечаю — не Коровин
И не Фагот. Не Пугач ли Вадим?
Непосвященному винишко стоит крови.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Кончай прикалываться, ведьма, поддадим
Без всякого вреда для организма.
Вино гигиеничнее, чем клизма
Выводит шлаки, очищает мозг.
Ну, что до Пугача — в вине он ищет степень,
А детки чахнут в Павловске без розг
И бороздят египетские степи.
ФАУСТ: Мне надоели пререканья ваши
И чуждые навязли имена.
ВЕДЬМА: Прошу испить из нашей скромной чаши
И мне глоток... (Мефистофелю) Не слышит ни хрена.
Все выпил — что за горестный урод!
А клялся — не возьмет ни капли в рот.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Не парься, я с тобой сквитаюсь позже.
Нам маргаритки пощипать пора.
Ты видишь, он подходит, точно дрожжи.
ВЕДЬМА: Терплю от вас, ну как от Топора.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Бывай, красотка, нас зовет сюжет!
ДАМКА: Ох, я б тебя с перловкой на фуршет...
ВЕДЬМА: Мартышка, цыц! Он все-таки редактор.
ДАМКА: Милей мне, Соня, ядерный реактор!
Борис Чечельницкий
ДОМ СОСЕДКИ
МАРТА: Какой безрадостный денек.
Меня покинул муженек.
Он поступил со мной паскудно:
Эмалированное судно —
Уюта нашего оплот
Он променял на чертов флот.
Дождусь ли весточки из МИДа
О том, что кончился от СПИДа.
(Входит Маргарита.)
МАРГАРИТА: Я, не поверишь, выпала в осадок.
На полке, где пылились сундуки,
Нашла ларец, шизея от догадок.
Там украшений больше на порядок,
Чем в кадрах их "Брильянтовой руки"
МАРТА: Смотри, мамаше не сболтни, дурила,
Чтоб ценности бомжам не раздарила
МАРГАРИТА: Вот полюбуйся — брошка и кулон.
МАРТА: А это Аполлон без панталон.
МАРГАРИТА: Я в золоте от пяток до макушки,
Но где носить мне эти побрякушки.
МАРТА: Придумаем чего-нибудь со скуки.
Ты заходи почаще на досуге.
С три короба — мамаше и арестантов бочку.
На праздник ты сережку нацепишь, я цепочку.
МАРГАРИТА: Ты представляешь, сколько это налом.
Попахивает ларчик криминалом.
Стучатся. Не мамаша ли за мною?
МАРТА: Мужик какой-то. Ты не ной.
МАРГАРИТА: Да я не ною.
МЕФИСТОФЕЛЬ (тихо Марте):
Вы треплетесь во всю с особой знатной,
А я пришел с беседою приватной.
МАРТА: На ней лишь золотишко высшей пробы,
Но ничего от знатной нет особы.
МАРГАРИТА: Я просто симпатичная блондинка,
Но, мягко говоря, простолюдинка.
А это, как вороне, бог послал.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Да я не про рубин, не про коралл,
А про осанку вашу и манеры.
Я, кстати захватил с собой мадеры.
МАРТА: А кроме выпить, есть еще причина
Прихода в наш девичий закуток.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Супруг ваш помер. Славный был мужчина.
Позволите, я сделаю глоток.
МАРТА: А документ с печатями, а МИД.
Я падаю...
МАРГАРИТА: Не падай, пол не мыт.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Чем грязный пол клевать курносым клювом,
Давайте я о муже расскажу вам.
МАРТА: Пожалуйста. Храни его святой!
МЕФИСТОФЕЛЬ: Он погребен под каменной плитой.
Лежит в земле за маленькой часовней.
Не наблюдает, стало быть, часов в ней.
МАРТА: А что его сморило, не рахит?
А передачки не было от мужа?
МЕФИСТОФЕЛЬ: Нет, говорил, что любит, и к тому же
Просил вас справить триста панихид.
МАРТА: Ни пояска, ни ленточек пурпурных,
Ни лифчика в кружавчиках ажурных,
Ни перстенька на память от него.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Нет, ничего, поверьте, ничего.
Он не сорил деньгами, просто — алес.
Они куда-то сами рассосались.
МАРГАРИТА: Рассказывайте далее о нем.
На утро, будет плохо — помянем.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Об этом я задумываюсь сам уж.
А вы бы не хотели выйти замуж?
МАРГАРИТА: Мой брачный одр колышется во мраке,
Как силуэт, отчалившей ладьи.
Средь юных не приветствуются браки.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Пригрели б неформально на груди.
МАРТА: Каким был финиш скорбного пути?
В какой же позе опочил он в бозе?
МЕФИСТОФЕЛЬ: Да крепко выпил и уснул в навозе.
Но поминал сквозь сон какой-то дом.
Я думал расспросить его потом:
Про этот вспоминал или публичный?
Зачем-то обозвал меня скотом
И умер в позе самой неприличной.
Боюсь, весь капитал его наличный
Бардачная клоака унесла.
МАРТА: Я помину добром его, козла.
МЕФИСТОФЕЛЬ: А он вас поминал все чаще матом.
МАРТА: Печально, что судьба свела с приматом.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Да, был он природы тупорыл
ПОЭТому не ласково вас крыл.
Он, дескать, хлеб насущный добывал.
Детей для вас плодить не забывал.
А вы его, беднягу, не кормили,
И он пошел чесать морские мили.
МАРТА: О ласках, о моих не говорил,
Когда не очень громко материл?
МЕФИСТОФЕЛЬ: Да, говорил, особенно в июле.
Как раз мы судно турков грабанули.
Он прихватил поношенную шаль.
И нежно так сказал: — Пошлю женуле,
Что выкинуть не жаль.
МАРТА: А что потом?
МЕФИСТОФЕЛЬ: Потом он был не в духе
И шаль отдал какой-то потаскухе.
МАРТА: Так вот каков, любезный мой супруг.
На шлюхах долг супружеский исполнил.
Шалавам не мешал его недуг,
А обо мне с детями и не вспомнил.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Ну, значит так и надо подлецу.
И никакая это не утрата.
Тем более что траур вам к лицу.
Наденьте и ищите кандидата.
МАРТА: Он новым кандидатам не чета.
Такой наивный, милый, лопоухий.
Ах, если бы... Ах, если бы не шлюхи,
Притоны, кабаки и наркота.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Но это пустяки, такая малость.
Небось, жена подобным занималась,
Когда обрыдла эта кабала.
МАРТА: Вы шутите? Я честною была.
Моя душа чужда пороков ентих,
А муж как канцелярский дырокол.
Извольте приготовить документик:
Когда, во сколько, подпись, протокол.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Я с друганом могу к вам заявиться.
Он многих знал, сойдет за очевидца.
Я с ним давно и крепко корешусь.
МАРГАРИТА: При нем я появиться постыжусь.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Не прячьте от народа красоту.
МАРТА: Мы ждем обоих вечером в саду.
Улица (Фауст и Мефистофель.)
ФАУСТ: Ну, как дела? Идут на лад?
Или не ладятся напротив?
МЕФИСТОФЕЛЬ: Ты извини, не до рулад.
Идем сегодня к Марте в сад.
Как ты не против?
ФАУСТ: Я не против.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Но от тебя нужна услуга.
ФАУСТ: Чего не сделаешь для друга?
МЕФИСТОФЕЛЬ: Прикинься, что летел быстрее серны.
Не слыша никакие "стой-постой",
Чтоб сообщить, что Мартин благоверный
Усоп в навозе в Падуе святой.
Совсем несложный текст для монолога.
ФАУСТ: Но я не опускаюсь до подлога.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Наш юноша невинен и прекрасен
И с детства не рассказывает басен.
Для памятника ангелу — опока.
В свободу верит, в равенство и в бога.
ФАУСТ: Какой же ты неизлечимый враль.
МЕФИСТОФЕЛЬ: А ты — есть воплощенная мораль
И ум твой как завет, такой же ветхий,
Возвышенный и падкий до обид.
Всю правду ты потом расскажешь Гретхен,
Чистейшую, как тот аптечный бинт.
ФАУСТ: Не хочется мне облик свой марать.
Но фиг с тобой, идем. Я буду врать.
Сад.
МАРГАРИТА с Фаустом и Марта с Мефистофелем.
(Рука об руку, нога за ногу, слово за слово.)
Выгуливают друг друга.
МАРГАРИТА: Как здорово: каюты, трюмы, трапы,
Шелк парусов, упругий взмах весла.
ФАУСТ: И крокодилы, пальмы, баобабы,
Жена посла...
МАРГАРИТА: Кого она пасла?
ФАУСТ: Да бегали какие-то по Альпам
За скальпом.
----------
МАРТА: Ха-ха! Ой-ой! Какой же вы пошляк.
Не надо на газон, он не стерильный.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Мне наплевать на это. Я — маньяк.
МАРТА: Вы сексуальный?
МЕФИСТОФЕЛЬ: Нет, многосерийный.
МАРТА: Ко многим вы питали интерес?
МЕФИСТОФЕЛЬ: Запал на петербургских поэтесс.
Распутницы с рассудком нездоровым
Меня там обозвали Топоровым.
МАРГАРИТА: А ели вы во Франции лягух?
Как мило.
ФАУСТ: Да, помниться, поджарили мне двух.
Стошнило.
МАРГАРИТА: Скажите, а какой он, крокодил
Из Нила?
ФАУСТ: Его я целиком не проглотил,
Стошнило.
----------
МАРТА: Не надо здесь. Какой пассаж!
Вы мне испачкали корсаж.
Здесь слишком заросли густы.
Я не хочу! Зачем в кусты?
----------
МАРГАРИТА: За забором не видно соседки?
Можно спрятаться в этой беседке.
ФАУСТ: Вы — алмаз в драгоценной оправке.
Раздевайтесь, приляжем на травке.
----------
ГЕТЕ: Мне и думать об этом нельзя.
И не помнить об этом не вправе я.
Убежал, перегаром разя,
Потому, что кругом порнография.
Танцевали бы вальсы, мазурки,
Прошмыгнул бы я мимо цензурки.
Лесная пещера.
ФАУСТ: Пречистый дух, ты слил меня с природой.
Сижу в тени под буком или грабом.
Отныне ни по пабам, ни по бабам
Я ни ногой. Пропитана дремотой
Твоя пещера цвета изумруда.
Я невесом как прах из медальона
Удел угрюмой прозы — нетто, брутто.
Я — бабочка. Я — самка папильона.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Я думал, что ты дома на диване.
ФАУСТ: Иди отсюда к черту, я в нирване.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Куда? Куда? Послал бы ближе к бане.
Чего я там не видел у себя.
Пока ты бредишь, кашляя, сипя,
Я забегал к влюбленной нашей пани.
Она заверещала: — ох да ах,
И утонула в собственных слезах.
ФАУСТ: В слезах, определенно, не утонешь.
Чего тебе до девочки, гаденыш.
Не можешь руки к тулову прижать,
Чтоб пакостные пальцы не чесались.
Сочится из тебя сплошная сальность.
Теперь бежать, девчонку утешать.
Приперся, распалил в бедняжке похоть.
Как хорошо: живет не далеко хоть.
МЕФИСТОФЕЛЬ: Беги, спасай красавицу свою.
ФАУСТ: Задумаешь подглядывать — убью.
Нина Савушкина
ЧЁРНЫЙ ПУДЕЛЬ
1. КОМНАТА ГРЕТХЕН
ГРЕТХЕН: Я сижу на стуле, трясусь от злости,
потому что друг не приходит в гости.
Промелькнул вдали, словно белый парус.
Я сижу весь вечер одна и парюсь.
(Поет.)
Черный пудель, черный пудель
с алой розой меж зубов.
Не молила я о чуде ль,
чтоб найти свою любовь?
Полюбила я парнишку
робкого, несмелого.
Почитаю лучше книжку
"Станция Горелово".
2. САД МАРТЫ
ГРЕТХЕН: Послушай, Генрих!
ФАУСТ: Можно просто Гена!
ГРЕТХЕН: Ты молишься совсем не вдохновенно.
(Фауст целует ее.)
ГРЕТХЕН (отшатнувшись):
Кошмар! В разгар Великого поста
твои уста сочатся карбонатом!
И твой приятель, видно, неспроста
мне под камзолом кажется мохнатым.
Лицо внезапнее рвоты,
нос клювом и запах серы...
Вполне способен он льготы
отнять у пенсионеров,
ограбить банк, иль девицу
оставить без репутации.
Зачем тебе с ним водиться?
Не лучше ли вам расстаться?
ФАУСТ: Гретхен, Гретхен, вера в Бога
отцвела в моей душе.
Все там кажется убого,
как потертое клише.
Ну, а добрый мой приятель
мордой мрачен, сердцем чист.
Это — имидж. Он — писатель,
циник и постмодернист.
3. У КОЛОДЦА
ЛИЗХЕН: Хочешь, сплетню тебе расскажу про Варвару,
что гуляла всегда с кавалером на пару
и глушила шнапс на каждом банкете,
но при этом девицей писалась в анкете?
Так вот, пока мы взаперти
всё прели на фоне прялок,
стала она прости-
туткой, чей жребий жалок.
Зацвела в ней чужая мясная завязь.
Еле ходит теперь, по швам расползаясь.
ГРЕТХЕН: А коварный соблазнитель
удирает ото всех,
топит в Рейне мятый китель,
на котором делал грех.
Пало целомудрие зеркальцем расколотым.
Бродит дева в рубище, не блистает золотом.
4. НА ГОРОДСКОМ ВАЛУ
ГРЕТХЕН: Черный пудель, что ты брешешь,
что несешься по полям?
Меч Господень, что ты режешь
жизнь мою напополам?
Не могу тебе сказать я,
как обычно, "Верую!".
Мое серенькое платье
провоняло серою.
5. НОЧЬ. УЛИЦА ПЕРЕД ДОМОМ ГРЕТХЕН
ВАЛЕНТИН: Восхищался всегда я сестренкой Гретхен.
Нынче веры в ее непорочность нет. "Хен-
неси", поскорей мне неси, кабатчик!
Я устал от насмешек друзей, подначек...
(Замечает Фауста и Мефистофеля.)
Вон пожаловал хахаль, а с ним Мефистофель —
несоветское имя, сомнительный профиль.
Под балконом козлищи заблеяли на ночь.
Ненавижу певцов, как Савелий Бараныч!
(Поет сам.)
Черный пудель, что ты вьёшься,
жрёшь объедки под столом.
Нынче ты костей дождёшься.
Я сегодня — костолом!
Кто бесовским звуком арий
горожан смущает сон?
Я расплющу гнусных тварей.
Замолчи, жидомасон!
(Вырывает гитару Фауста, ломает ее об его же хребет.)
ФАУСТ (Мефистофелю):
Возьми гитару. Она звучала...
МЕФИСТОФЕЛЬ: Ты лучше шпагу возьми сначала.
Чуть ниже ворота, чуть левее
кольни беднягу, и дай по шее.
(Мочат Валентина. Убегают.)
ГРЕТХЕН (высовываясь в окно): Что за Красная площадь?
МАРТА: Это кровь Валентина!
ВАЛЕНТИН: Здесь я пал, словно лошадь
от глотка никотина.
Сохнет сердца родник,
весь отравленный ложью.
Смерть, ослабь хоть на миг
свою хватку бульдожью!
Канет грешная Грета
в пучине разврата,
больше не обогрета
любовию брата.
НАРОД: Боже, боже, вот и помер
недалекий Валентин.
Он интригу недопонял,
потому что был кретин.
Даже книгу "Фауст" Гёте
не прочел он до сих пор.
Ну, так что с него возьмете,
если он простой майор?
6. СОБОР
ЗЛОЙ ДУХ: Зачем ты от кровавого порога
Притопала в красивый наш собор?
Ведь на тебя с небес взирают строго
и матушка твоя, и брат-майор.
И ангелы смеются по латыни,
И чёрт хохочет за твоим плечом.
А ты бесстрастна так, как будто ты не
была повинна никогда ни в чем.
ГРЕТХЕН: Соседка, быстро дайте вашу склянку.
Какая сухость у меня во рту!
Глотну я, как Алферова, овсянку.
Она ее любила на спирту.
(Падает в обморок.)
НАРОД: Бедной Гретхен слабый разум
сумасшествием пленен.
Ты не верь ее рассказам,
будто пудель — папильон.
То не пудель — белый аист
вьет гнездо среди ветвей.
Бледный, словно Путин, Фауст
занят думою своей...
