Размышления
1.
Ночью сижу на крыше,
смотрю внимательно —
Город под черной скатертью
еле дышит.
Думаю: "Как ни мой их,
не три их тщательно
Снова проступит копоть.
Наверх отпишут,
Что многие — это зомби,
толкнешь — развалятся,
С тех пор как очнулись деньги
и начали ворожить".
А звезды прыгают с неба
и разбиваются,
В знак протеста,
им незачем больше жить.
2.
"Похоже кто-то мою планету
надел на вилы.
Как на рабыню, смеясь, на темя
поставил ногу".
Машин пугаясь, дворовой кошкой
мост выгнул спину.
Я ранним утром стоял нахмурясь,
смотрел на воду.
Подводный ветер задел крылами
подводный вереск,
"Моя планета не МАТЬ, а донор,
глобальный рынок".
Машины встали, и дно застили,
пошли на нерест,
молчали люди, слезились стекла
от пыли с дымом.
"Ну неужели, Ну неужели,
так все и станет —
Мы по спирали, пугаясь света,
сползем на днище".
Но промелькнуло: "Стареет дьявол,
гремит костями,
А кто-то вечный всегда приходит
к слепым и нищим".
Темные леса
1.
Темные леса, глухие.
Света полоса в сухие
Ветви не скользнет, не капнет,
Только скрипнет ель, и ворон каркнет,
Сидя на плече колючей лапы,
Старый казначей лесной палаты.
Темные леса, глухие.
По болотам бродят сны плохие,
Черная вода пугает, дразнит,
Даже ветер в тех болотах вязнет,
И во мху как нищее отребье
Высохшие, мертвые деревья.
Темные леса, глухие.
Но прощает небо все грехи им —
Плачет ночью звездами и светом.
Только равнодушно с краю где-то,
Через щели воздух замерзая
Белою змеей в леса вползает.
2.
Где кончается поле,
Дремлет с тучами вровень
Темный, сбивший со света
Многолетнюю спесь,
С диким зверем в прислуге,
В прочной хвойной кольчуге,
Охраняющий время,
Древний сказочный лес.
Путник — камо грядеши?
Эти тропы сам леший
Заморочил, запутал,
Закрутил на клубок.
Здесь повсюду змеистый,
Лунный мох, серебристый,
Незаметно, по капле,
Тянет силу из ног.
Слышишь скрипы и скрежет?
Это тешится нежить
В чащах непроходимых,
Где еловый заслон
Перепутан как космы
Юной девы, что в косы
Еще утром не спрятаны,
Не отпущены сном...
Дай мне руку родная,
Люди здесь пропадают,
Но не бойся, неслышно
Я тебя проведу,
По неведомым гатям,
Нас незримые рати,
Не учуют, не тронут,
По следам не найдут...
Зерна
1.
"...Иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня засохло;..."
Мф. 13,5-6
Посеяны зерна на камни,
Точней на торговый лоток.
И взгляды все больше бездарны,
И это, похоже, пролог:
Внутри развивает пролежень
Животный тупой оптимизм,
Ржавеет невидимый стержень
И сыпется весь механизм.
Лишь небо все та же константа,
Без примесей, без перемен.
Пусть держат его не атланты,
А тысячи хрупких антенн...
2.
Я пробовал вашу душу —
она горчит.
Пусть Бог не бандит,
и вряд ли устроит Линч,
В конце ледяной дороги
не будет избы, печи...
Лишь при въезде на небо
будет висеть кирпич.
И хоть на это похоже
Вам в принципе наплевать.
Бог для вас голограмма,
А небо — обычный газ.
Мне обидно видеть
Как плачет с иконы МАТЬ.
И как докричаться ангел
Не может до вас.
Город
Роману Владимира Васильева "Лик черной пальмиры" посвящается...
1.
Я шел. Разве шел? И я ли...
В переплетенье стен
Я чувствовал тонны стали
На слабых плечах антенн.
Минуту назад — прохожий,
Свалившись в колодец, вдруг
Стал города серой кожей,
Сосудами, парой рук.
И чувствовал очень точно —
Средь ржавых моих костей
Вибрирует позвоночник
Разрезанного шоссе.
И слыша обрывки мыслей
Отчетливо понял суть:
Весь город наполнен СМЫСЛОМ —
Весь город...
2.
Как небо стучит под вечер
в пустое ведро дворов,
Как нервный горячий ветер
выталкивает метро
Он знает не понаслышке,
завернутый в мокрый плащ,
Он ищет, все время ищет —
он слышит младенца плач.
Он сросся с сырою ночью —
сиамские близнецы,
Их словно сковали прочно
косматые кузнецы,
И рыщут по подворотням,
по скверам, по пустырям...
Быть может то плач ребенка,
подброшенного к дверям?
А может быть, это в храме
иконы мироточат?
А может быть это ангел
накопленную печаль
Роняет холодной каплей
на Александрийский штифт?
А может быть, это в муках
рождается чей-то стих?
Не знает, не понимает,
а только идет на звук,
Что снова не успевает,
боится, сужает круг.
И нет никого, кто скажет,
"Постой, придержи коней...
Ты вслушайся — плачет город,
которому триста дней".
Самоубийца
Дождь прыгает на дома.
Самоубийца этот
Известен.
Сошел с ума
Еще он в глубоком детстве.
Страны, где бы он раз пять
Не пробовал, не найдете.
И вот и теперь опять
Летит и орет в полете:
"Хочу, чтоб вошел флагшток
мне в лоб, как иголка в вену!
А лучше, конечно, чтоб
Грудью на нож антенны!"...
Но лишь обдирает бок,
И руку в локте ломает.
О крышу, о водосток
Ударившись, отлетает
На метр, и на столбы...
И снова дела бросая,
Люди, раскрыв зонты,
Его, дурака, спасают...
Бригада
Закончила дело бригада.
Хлещет печник свой ром.
Сложена печь вулкана,
Растоплена, дым столбом.
Водопроводчик курит.
Реки провел, лежит.
Все берега отшкурил,
Воду пустил — бежит.
Руки скрестив, дизайнер
Рядышком задремал.
Два полюса белой тканью
Неделю драпировал.
И лишь недоволен собою,
Как минимум (я проверял!)
Раз в сутки меняет обои
Безумный небесный маляр.
Без отопления
Знать великий дворник снова в деле —
Сквозняки заталкивает в щели.
На руки дышу, но греет вяло —
Кутаюсь в сырое одеяло.
Где-то ты на кухонных задворках
Зажигаешь газ на всех конфорках,
Для тепла распахиваешь двери.
Только я уже почти поверил
Что Адама нет, и нету Евы,
И мы дети Снежной королевы.
И что родились одной зимою,
Ночью, под полярною звездою.
