Не прошло и полгода, как мне выплатили гонорар за одну мудреную работенку, и я решил, что теперь-то уж точно прокачусь в Суперцентр. Я очень любопытный человек. Охочий до нового и падкий на модное.
           Суперцентр — храм Досуга. К услугам его посетителей — любые развлечения, до каких додумалось человечество. Желающие могут развлекаться неделями и месяцами, пока не сойдут с ума. Мой давнишний знакомый завистливо пошутил: мол, таким гедонистам остается последняя забава, Новое Караоке. "Что это за штука?" — я сразу насторожился. Мне очень нравится петь, и я люблю караоке.
           "Это увеселительное мероприятие для крошки Цахеса, — объяснил знакомый. — Очень популярное. Можно превратиться в героя любимого фильма. Все уже сделали за тебя, и тут ты являешься со словами: "Мое!" Берешь микрофон и читаешь субтитры".
           Я загорелся и простил ему обидный сарказм.
           "В подражании нет ничего плохого, — заметил я. — При достойном объекте оно облагораживает".
           Мой собеседник был начитанным человеком.
           "Ну, тогда берись за Фому Кемпийского, — посоветовал он, и его язвительность утроилась. — О подражании Христу. Извлечешь максимальную пользу, и время пролетит незаметно".
           "Обязательно, — я подарил его ласковой улыбкой. — Снова скажешь, что пришел на готовенькое?"
           Крыть было нечем, и мы прекратили спор.
           Не прошло и недели, как я оделся поприличнее и отправился на окраину. Вообще говоря, если придираться, то "Суперцентр" — неправильное название. Суперцентр может быть только один, а этих, похожих на шайбы, уже выстроили с десяток, после чего наш город оказался в увеселительном кольце. Спальные районы пробудились и приосанились. Их застарелое чувство культурной неполноценности лопнуло, разметав по округе пузатые мины-ловушки.
           Выйдя из метро, я не сразу бросился к Суперцентру. Я оттягивал удовольствие и озирался по сторонам. Над головой румянилось чистое зимнее небо. Вокруг стоял неслышный звон, и в воздухе медленно плавали мириады снежинок. Падать им было неоткуда, и они лениво парили, будто кто-то очень большой, подражая только что упомянутой неполноценности, за компанию лопнул на морозе и теперь оседает холодной пылью.
           Я давно здесь не был и наполнился невольным восхищением. Окраина преобразилась. Ларьки с лотками вымело вьюгой; площадь, разбогатевшая на хаосе, оделась в сталь, стекло и брусчатку. В пестром базарном навозе завязался и вырос железобетонный плод. Торговый сок впитался, облагородился и струился по эскалаторам с анфиладами, задерживаясь и скапливаясь в барах и бильярдных. Округлый гигант оделся в рекламные доспехи, нацепил осветительные бусы. Он высосал окрестности досуха и ночами, когда мало кто видел, стерилизовал их касаниями гофрированного языка.
           Публика, казавшаяся на фоне строения тараканьей цепочкой, струилась внутрь и не спешила выходить. Неказистый собой, я помедлил, страшась наследить в его образцовых переходах. Чтобы утешиться и взять себя в руки, мне пришлось пощупать деньги в кармане.
           Затем я отважно прошагал в двери, где мне пришлось постоять и разобраться в указателях: некоторые приглашали возвыситься до небес, некоторые звали под землю. Я предпочел небеса: там имелись и залы, меня интересовавшие, и скорые на услугу питейные уголки. Никакой разницы с подземельем. Я впорхнул на ступеньку, и эскалатор увлек меня вверх.
           Не откладывая дела, не обращая внимания на зажиточные торговые ряды, я нырнул в первый попавшийся бар, под неоновую рюмку с торчавшей соломинкой. Стойка и то, что за ней, смахивали на распахнутый сундук, битком набитый разноцветными пиратскими драгоценностями. Подобный сувенирному демону, торчал бармен; ниже пояса угадывалась пружина. По его белой рубашке скользили цветомузыкальные пятна.
           Я сделал заказ и небрежно осведомился:
           — Как бы мне, уважаемый, посмотреть на ближайший зал для нового караоке?
           Бармен почтительно поклонился и тихо сказал, что нужно идти прямо и повернуть направо. Разглядывая его, я пытался угадать, в каком ларьке он работал до Суперцентра. Не иначе, ларек был общего профиля, и мой собеседник торговал там фальшивой водкой, орешками и шоколадом. Стихи растут из грязи, это знает любой ребенок. Я выбросил из стакана соломинку, медленными глотками опустошил его и вышел с приятным пониманием неизбежности возвращения.
           За поворотом открылся небольшой холл с живыми птицами в клетках и лаковыми пальмами в кадках. У входа в зал, задернутого вкрадчивой шторкой, стоял самодостаточный бодигард. Он был обычным охранником, зато выглядел дипломированным хранителем тел. В холле было безлюдно, но ему хватало себя. Он хранил свою особу с профессиональным изяществом. Рядом с бодигардом висела афиша, из которой я узнал, что в зале демонстрируется вестерн.
           — Можно войти? — я указал пальцем на шторку.
           Тот кивнул и приложил палец к губам.
           — Билеты там, — сказал он негромко. Я прислушался. Из-за шторки доносилась ружейная пальба, дикие выкрики и нечто, напоминавшее цокот копыт.
           — А я еще не решил, — мне тоже захотелось говорить шепотом. — Я выбрать хочу...
           — За просмотр дешевле, — пожал плечами охранник.
           Он отдернул шторку, и я, невольно пригнувшись, скользнул внутрь. Оказалось, что за шторкой был устроен предбанник с кассой, который заканчивался дверью. "Идет сеанс", — горела надпись. Девица сидела за столиком и праздно таращилась в монитор, где высвечивалась схема зрительного зала. Зал был мал, и многие места были заняты красным цветом. Я купил билет в последний ряд, и мне разрешили войти.
           Я просидел недолго: не очень-то интересно следить за чужим триумфом. Мой знакомый не соврал и был достаточно точен в описании. На экране в полтора людских роста разворачивалось побоище. Салун заволокло дымом, повсюду раскинулись тела. Передний план занимал прищурившийся ковбой, он увлеченно орудовал револьвером. Ковбоя загораживал человек из публики: он выпучивал глаза и наводил на зрителей пустую ладонь.
           Грянули выстрелы; ковбой немного присел, и то же самое постарался сделать его имитатор. Ковбой был пластичнее; дублер же двигался в чуть огорошенной и неуклюжей манере. Так ведут себя люди, внезапно теряющие штаны.
           — Пфф! Пфф! — человек начал делать выпады в зал. Ему мешал микрофон, который он держал в свободной руке, не занятой вымышленным револьвером.
           — Время! — крикнули ему из зала. В четвертом ряду поднялась кряжистая фигура. — Уползай, моя очередь! — Фигура помедлила, всматриваясь в билет. — Одиннадцать сорок пять, десять минут!
           Говоривший, сминая соседей, стал выбираться. Стрелявший, желая воспользоваться дополнительной минутой, присел еще глубже и открыл по собравшимся исступленную умозрительную стрельбу, хотя ковбой на экране уже пил виски. Претендент отпихнул его, отобрал микрофон, сверился с субтитрами и хрипло забасил:
           — Остынь, Джексон. Прерия велика, но нам двоим в ней будет тесно...
           Я присмотрелся к публике. Никто не интересовался действием; зрители переговаривались, потягивали пиво и ждали своей очереди. Я осторожно поднялся и вышел.
           — Где у вас еще залы? — осведомился я у кассирши. — Мне не нравятся вестерны. Хочется чего-то для души.
           — А они так и тянутся, по периметру, — отозвалась та. — Идите по коридору, не заблудитесь.
           "По окружности", — я было поправил ее, но раздумал.
           Мне не хотелось расплачиваться за каждый визит. В конце концов, никто же не платит, если пощупает пальто или примерит шляпу. Нахмуренный, я побрел дальше. Постепенно созрело решение: я не буду заходить в зал, а постараюсь сориентироваться по названию. Они достаточно показательны, рассудил я.
           Во втором зале шла картина "Стриптиз" с Деми Мур в главной роли. Меня обуяло любопытство: можно ли заглянуть хотя бы одним глазком? Я не стану входить.
           — Нет, платите, — последовал категоричный ответ.
           Я не отставал:
           — Вы мне только скажите — они там... ну, эти, желающие... они одетые подражают?
           — Кто как, — сказали мне — Это зависит.
           — Ну и спасибо, — я откланялся. — Мне главное — принцип понять.
           Существо, с которым я разговаривал, хотело плевать, что для меня главное. Я завернул в бар, утолил жажду и сунулся в очередной зал. Давали научно-популярный фильм о внутреннем строении луговой жабы и кого-то еще. Это привело меня в недоумение и крайне заинтриговало. Я решил раскошелиться и посмотреть.
           Внутри царило оживление. Публика, явившаяся на фильм, была навеселе; перед экраном, загораживая его, извивалось сразу несколько фигур. По экрану бродили и прыгали земноводные, то и дело сменявшиеся насекомыми и птицами. Какой-то имитатор, опрометчиво собравшийся сесть на корточки, с хохотом покачнулся, и его товарищ, не переставая кривляться сам, придержал недотепу за рукав. Все, что делали животные, в людском исполнении выглядело потешным и несуразным. Многие, полагавшие, что их стараниями природный мир приобретает правильное и доходчивое преломление, расхаживали на четвереньках, без повода раздували щеки, выпучивали глаза и совершали гигантские прыжки, не смущаясь тем фактом, что жаба сменилась вороной. Из партера неслись одобрительные возгласы.
           Я не жалел, что раскошелился, и просидел там двадцать минут, ухая вместе со всеми и подбивая актеров на новые выходки.
           Мысленно я поставил галочку и запомнил зал номер три.
           В четвертом, пятом и шестом залах не было ничего интересного. Там предлагали обычные фильмы про серийных убийц, роботов и боксеров.
           В седьмом шел мультфильм.
           В восьмой пропускали бесплатно: его захватили евангелисты и сутками напролет крутили кинокартину "Иисус". Я, конечно, не удержался, прокрался внутрь и пристроился сбоку. Иисус томился в Гефсиманском саду, отдавая в зал свое не самое удачное ответвление: его подражатель, ссутулившись, правильно повторял все слова, но делал это совершенно неубедительно.
           Припомнив предыдущие залы, я лениво подумал, что малый отягощает себе карму и будет наказан колесованием на колесе воплощений. В следующий раз он явится в облике луговой жабы. И будет постепенно возвышаться до восьмого зала, последовательно возрождаясь на стадиях Ганнибала Лектера, Робокопа и Рокки.
           Я вышел, свернул и вернулся в исходную точку. Бармен — потряхивая, по-моему, шейкером — раскачивался за стойкой. Мой шаг был не вполне ровен. Я фамильярно поприветствовал бармена и взгромоздился на мягкий табурет.
           — Глаза разбегаются, — продолжил я, ощущая потребность довериться бармену. — Может быть, посоветуете?
           — Посоветовать — что? — не понял тот.
           — Новое Караоке, конечно.
           — Пойдете прямо, потом свернете направо, — завел он старую песню. Я рассмеялся его мыслям:
           — Да нет, я уже сходил. Вы что думаете? У меня с головой хорошо.
           Бармен вежливо улыбнулся:
           — Тогда — чего же вы хотите? ...
           — Я хочу совета. Мне никак не выбрать кино.
           Он оглянулся и негромко сказал:
           — Думаю, что все это ерунда. Обождите немножко. Скоро, говорят, всех оцифруют...
           — Это как?
           — Оцифруют. Как в фотоаппарате. Переведут в нули с единицами. Будет нечто вроде раздевалки в бане, цифровальня. Потом нарежут... или настригут, не знаю. Раскидают по фильму. Вот это будет дело.
           — Ну, это еще когда наступит, — протянул я, сполз с табурета, захватил стакан и уединился за столиком.
           Я сидел и долго раздумывал, на чем остановиться. Что предпочесть — научно-популярный фильм про жабу или Иисуса. Выпитое склоняло меня к первому, там было веселее. Но денег оставалось немного, и я предпочел второе. Да и зал был ближе; я решительно встал, качнулся и пошел брать билет на право подражать.
           Действие фильма тем временем уже подошло к драматическим событиям. Перед экраном стоял не один имитатор, но целых два; обнявшись, дуэт пошатывался, словно под тяжким бременем. Они увлеклись и даже не сверяли свои действия с прототипом. В конце концов, создатель тоже не очень правдоподобно подражал человеку. Как аукнется, так и откликнется. Я вышел третьим и обхватил шею крайнего слева.
           — О трех углах изба не строится, — крикнул я в зал. Наверное, зря; никто не пришел.
           Мы плавно качались под мрачную музыку и дружно вздрагивали на звук бича. Неожиданно вспыхнул свет, и строгий голос, мешая фильму, велел всем покинуть помещение.
           Тот же голос раздавался снаружи:
           — Просьба ко всем посетителям немедленно покинуть здание Суперцентра. Просьба сохранять спокойствие. Всем посетителям немедленно покинуть здание центра.
           Встревоженный и недовольный, я отклеился от дуэта, тоже уже распадавшегося, и побежал в коридор. Мимо пронесся бармен.
           — В здании бомба, — предупредил он на бегу.
           Я оглянулся. Иисус на экране шел, сгибаясь под ношей и равнодушный к суете в зале. Кабина механика опустела, и фильм продолжался сам по себе.
           — Всем посетителям спокойно и не толкаясь идти на выход. Администрация Суперцентра приносит извинения за временные неудобства.
           Подступы к эскалатору оказались забиты серной пробкой. Кто-то попытался направиться по головам, а я схитрил и взгромоздился на балюстраду. Не слушая гневных окриков, я съехал, как с горки.
           — Бомба! — вопили внизу. — Бегите, бомба!
           Толпа, не нуждаясь в советах, рычала.
           Все это что-то напоминало, какое-то подражание, но у меня не было времени задуматься.
           — Да ладно, — сопел я, протискиваясь и лягаясь. — Ничего там нет... Сейчас собаки проверят... и будем подражать дальше.
           Меня, не понимая моих слов, били по спине.
           — Вот и размножились, — прохрипел кто-то над ухом. Я поднял глаза и узнал зрителя из зала, где показывали про животных. Потом заметил и недавнего ковбоя: тот, ведя себя натуральнее, чем на сцене, упал, и по нему шли.
           Выпрямившись, я вцепился в живую завесу, которая без толку колыхалась передо мной, и разодрал ее надвое. Открылся просвет. Новый сценарий поддразнивал меня счастливым концом. Зажегшись надеждой, я выкинул из головы кино и утроил усилия.