Утро было невкусным, ехали молча. Гнедличек опоздал, Тормозняк был не в духе, Дьелдоу накануне съел что-то не то и сидел с лицом убийцы. Вёл Вырвилга.
           — Давайте-ка по-быстрому, коллеги, — предложил опоздавший Гнедличек, — опять ведь не успеем.
           — А Вы еще позже выходите, коллега Гнедличек, тогда точно не успеем, — посоветовал Вырвилга из-за руля, нажимая на газ. Газ нажался как-то вяло, ощутимого по-быстрому не получилось.

           — Еще! — посоветовал Тормозняк минут через пять.
           — Что "еще", — не понял Вырвилга.
           — Еще на газ, — доходчиво объяснил Тормозняк, доставая мармеладину в фантике. — Никто не хочет?

           Мармеладину в фантике не хотел никто, и Тормозняк съел ее один, предварительно сняв фантик. Дьелдоу покосился на него и сглотнул, поморщившись. Вырвилга увидел и ничего не сказал.

           Гнедличек решил сменить тему.
           — Скажите, коллега Тормозняк, — обратился он, — Вы просмотрели те документы, которые я передал Вам вчера вечером?
           Тормозняк как раз разворачивал вторую мармеладину, поэтому ответил он не сразу. Вырвилга успел проехать три светофора и встать на четвертом.

           — Нет еще, коллега Гнедличек, — вежливо отозвался Тормозняк, — сегодня просмотрю.
           — Договорились, — согласился Гнедличек, и откинулся назад, утомлённый разговором.

           Тут же образовалась пробка. Вырвилга постоял в ней какое-то время, тихо выругался и поехал в переулок. В переулке как раз развернули строительство бассейна, и все было залито водой. Машину покачало на волнах и выбросило в угловую улочку с односторонним движением. Пока Вырвилга выкручивался обратно на магистраль, машину остановил полицейский и проверил документы. Документы были в порядке у всех, кроме Дьелдоу, который сообщил, что забыл их дома. Следующие пятнадцать минут полицейский опрашивал остальных, кто может поручиться за Дьелдоу, и Гнедличек спорил с Вырвилгой, с кем из них коллега Дьелдоу дольше знаком. Наконец за Дьелдоу поручился Тормозняк, и машина поехала дальше.

           Дальше дорога была разрыта, но нового объезда Вырвилга не знал, и пришлось смотреть карту. Пока смотрели карту, мотор заглох и пришлось заводиться заново, что долго не получалось, потом получилось. Дальше Дьелдоу затошнило, но он сдержался. Дальше часть пути была перекрыта из-за демонстрации многодетных отцов-одиночек, любителей пива. Дальше пришлось долго стоять на светофоре, пока Тормозняк не обратил внимание коллег на то, что светофор сломан и красным светом горит всегда.

           Дальше поперек дороги спала корова. Вырвилга прищурился, разглядел, дернул губой, аккуратно заглушил двигатель и откинулся назад.
— Ну хорошо, коллеги, — обреченно сказал он, — сознаваться будем, или выгоняю по одному? Чья работа?

           Гнедличек индифферентно смотрел в окно. Тормозняк развернул очередную мармеладину. Дьелдоу сидел с лицом убийцы.

           — Вообще-то, коллега Вырвилга, нам тут всем туда сегодня не очень хочется, — осторожно заметил Гнедличек.
           — Можно подумать, нам обычно туда очень хочется, — процедил Дьелдоу.
           — Но сегодня мы вчера сдаём проект, — пояснил Гнедличек.
           — То есть это Вы? — неудивлённо уточнил Вырвилга для порядка.
           — Боюсь, я, — сознался Гнедличек, шебурша сумками на выход. — Простите, коллеги. Я был готов ко многому, но, видимо, недооценил сам себя. С таким нежеланием работать мне сегодня никуда не попасть.

           Гнедличек вышел, помахав рукой, и в машине стало свободнее. Тормозняк поднял бровь и задумался. Дьелдоу качнул правой ногой.

           После третьего сломанного светофора и очередной пробки на Вводном канале Вырвилга обернулся к пассажирам.

           — Похоже, я был несправедлив к коллеге Гнедличку. Ворожил явно не он один: наши дела по-прежнему из рук вон никуда. Лучше признавайтесь сами, кто тут старается, потому что вы же видите — все равно такими темпами нам на работу не попасть.
           — Я не уверен, — вяло отозвался Дьелдоу, — я сегодня с утра не проверялся, но, похоже, это я. Мне казалось, что боль в животе пройдет, но она не проходит. В таком состоянии я не могу ничего сделать, моё нежелание работать сильнее меня.
           — Лечитесь, — буркнул Вырвилга вслед вышедшему и дал газ.

           Дело пошло веселей. Доехали до Восстанной, повернули на маршала Нытика, обогнули телегу с заснувшей в ней лошадью (Вырвилга покосился на невозмутимого Тормозняка, но ничего не сказал), подкатили к углу Левой Парковой и Национальной Коммунальной и узрели ограждение. По Национальной Коммунальной ехал кортеж премьер-министра.

           — Коллега Тормозняк, — мягко обратился Вырвилга, — вам не кажется, что эээ...
           — Кажется, — спокойно согласился Тормозняк, — мне здесь выходить, или подбросите до имени Большого Взрыва?
           — Здесь, — с ненавистью процедил изнемогший Вырвилга, — а то нам до имени Большого Взрыва придется ехать еще два часа. Как раз рабочий день закончится.

           Опустевшая машина рванула с места. Вырвилга сидел за рулём и со страстью ругался вслух.
           — Дармоеды... Наёмники... Невропаты чертовы... Одну неделю поработать не могут без истерик... если тебе так на работу не хочется, ну сиди дома, ну скажи, что больной, ну скажи, что умер, зачем еще людей подводить? И никто не виноват, главное, ни к кому не придерешься, они же не нарочно, естественно, им просто не хочется, у них просто сил нет, а то, что от их не хочется мне лично хрен куда попадёшь за целый день, так это их колебёт не больше той заснувшей лошади... ой...

           Дорогу перегородил сплошной поток грузовиков. Из каждого грузовика что-то торчало: то уши, то хобот, то грива, то шея. Городской зоопарк переезжал на новое место.

           Вырвилга протер глаза и ущипнул себя дважды. Потом он с подозрением прислушался к своим эмоциям: на работу, конечно, не хотелось, но не в такой же степени! Обычное такое не хотелось, на две пробки максимум, час дороги вместо сорока минут, к этому он давно привык. Но чтобы зоопарк?

           — Простите, коллега полицейский, как Вы полагаете, это надолго? — спросил Вырвилга у гарцующего неподалёку.
           — Понятия не имею, коллега водитель, думаю, часа на четыре, — вежливо ответил полицейский.

           Вырвилга посмотрел на часы и застонал. На работу можно было уже не идти. Он развернул машину и поехал домой.

           До дома доехалось быстро. Все заснувшие лошади проснулись, все умершие коровы ожили, все пробки рассосались. Вырвилга запер машину и пешком поднялся на четвертый этаж. Его встретил запах яблочных пирожных и свежего кофе.
           — Наконец-то, — весело сказала мама из кухни, — я уже заждалась.
           — Мама, — ошалело хрипнул Вырвилга, — так это всё ты?
           — Конечно, я, — невозмутимо отозвалась мама из кухни, — кто же еще. Я тут подумала, ты давно не был дома, я уже забыла, как ты выглядишь. Целыми днями эта работа, работа, работа, сколько можно. С матерью видишься полчаса в день перед сном, ешь на ходу, похудел, под глазами круги. Я недовольна, Вырвичек, и очень беспокоюсь. Садись поешь, и мы обсудим, к какому доктору тебе стоит сходить в первую очередь.

           Тёплые яблочные пирожные были украшены взбитыми сливками и кусочками яблочных цукатов. Кофе мама варила по старому турецкому рецепту. Над столом стоял букет астр и запах осени и свободы.
           — Мама, — спросил Вырвилга, отваливаясь от стола, — мама, ты что-то делала специально, или всё как обычно?
           — Все как обычно, конечно, когда это я что-то делала специально, пожала плечами мама.
           — Но ведь я сам вполне хотел попасть на работу! — воскликнул Вырвилга.
           — А я не хотела, чтобы ты туда попал, — кивнула мама. — Видимо, я не хотела сильнее, чем ты хотел.

           — Видимо, — буркнул Вырвилга и пошел мыть руки.