Пусть доживают как-нибудь.
Не им цигарку повернуть
Для счастья от нуля!
Не им парить, в дыму вися,
Пока не пережжется вся,
Куряся, конопля!..
У одра
Когда мои близкие умирают
И, словно сряжаясь на выход в свет,
С особенным тщаньем перебирают
Сорочку свою, простыню и плед,
Когда уж нельзя машинально ляпнуть:
"Устала аж до смерти! Ох, помру!" —
При них, начинающих смертно зябнуть,
Чтоб накрепко закоченеть к утру;
Когда никчемушную валерьянку
Я им, отчаявшимся, даю, —
Молюсь ли, то судно внося, то склянку,
Чтоб милые были скорей в Раю?
Казалось бы, только бы и молиться:
"Возьми их, не мучай, я их люблю!" —
Но, Господи Боже мой, тут граница,
Которую я не переступлю.
И я, погрубей слова подбирая,
Свой плач подавляю и свой протест:
"Молчи! Проживешь и не помирая!",
"Ешь кашу, не то не дойдешь до Рая!"
Они отойдут и под этот текст.
1988
Неприятности
Я копила неудачи,
Не умела жить иначе.
Обязательно на даче
Упускала я ведро,
Гулко вслед ему рыдала
И ждала ремня, скандала...
Оглянулась — увидала:
Все не худо, а добро.
И теперь мне только мило
То, что я не сохранила:
Как павлин, цвели чернила
Изумрудным золотьём
В кляксе той непоправимой,
Наглой, неискоренимой,
Тупо, тупо развозимой
По задачнику ногтем...
1983
Тень
Вдруг материнский силуэт
В своей я тени различаю.
Надвинут так же мой берет,
Я так же сумкою качаю,
И правое мое плечо
Вот так же левого повыше...
Нет, не исчезла ты еще,
Но сделалась длинней и тише.
С моей очередной весны
Ты хочешь пробу снять — потрогать,
Коснуться снега и сосны,
Того, кто взял меня под локоть.
Что я ни делаю — за мной
Следишь ты бдительною тенью,
Своей скептической длиной
Переча моему смятенью.
...И у перрона на краю
Я отодвинусь, беспокоясь,
Чтобы на рельсах тень твою
Не перерезал тяжкий поезд.
1983
Переборчики
Как я рассеянна, как я забывчива, —
Плохая память у меня!
Душа отходчива, любовь заплывчива
Ледком сегодняшнего дня.
Оконцу — шторка, болячке — корка,
Горячке — пленка простого льда.
А кувырканье с высот восторга
Позабывает крутая горка —
Как не бывало никогда!
Ты не придешь ли по весне
На лед окрепший, лед пустынный,
Чтобы проехаться по мне
На ножке длинной,
На журавлиной?
1986
Юбилей
Как павлин или жар-птица,
Распустив глазастый хвост,
Длится, ширится, струится
Над столом заздравный тост.
Верит, хоть не доверяет
Величавый юбиляр,
Умиленно протирает
Левый-правый окуляр.
Доверяют, хоть не верят,
Юбиляру все вокруг.
Выжидают вилки черед
И дразняще дышит лук.
И шипят бифштексы с кровью —
Только слюнки подбирай!
Но голодному злословью
Не поддастся дальний край!
Взгляд сквозь пальцы, жалость к летам,
Снисходительный подъём...
И себе в удобстве этом
Мы понежиться даем.
И герой, багров, как вишня,
Поднял скромное чело.
Ничего. Сошло. И вышло.
И салатом поросло.
1980
Простодушный плач
Как душа ушла из дома!
Не оставила душа
Кроме рыжей шерсти кома
Под кроватью — ни шиша!
Кот, десятая Камена,
Всей девятки золотей,
Компенсация, замена
Дружбы, славы и детей!
Ты любил меня ни за што,
От анализа далек...
Отлетел куда внезапно
Мой когтистый мотылек?
Мой сгоревший в три недели
Одуванчик-желтоцвет,
Поздно взятый — на пределе
Бесприютных, тощих лет.
Лишь на две зимы обретший
Место, плошку и семью,
И помогший ей, отцветшей,
Удержаться на краю...
Как ты судорогой лапки
Прочь от смерти отгребал —
Уплывал от чистой тряпки,
На которой погибал!
Но уж это через Лету
Были первые гребки...
А чего там только нету —
По ту сторону реки!
Там для сфинксов есть загоны,
Есть вольеры для орлов,
Есть пруды, где спят драконы
В семь и более голов.
Неужели там не будет
Места рыжему коту?
Бог воздать ему рассудит
За болезнь и маяту,
Даст пригрева, пропитанья,
Шкурку новую пошьет,
Для спортивного хватанья
Тень мышиную пришлет...
Там, усвоив эту байку,
Кот воссядет, как мудрец,
Терпеливо ждать хозяйку —
И дождется наконец.
Если ж я не встречу тамо
Рыжей ласки и ума —
Так тот свет, замечу прямо,
Никакой не свет, а тьма!
1988
Вдовство
Е.К.
Весь мир вокруг тебя, дружок,
Опустошен и раскален.
Как ни крутись — сплошной ожог
От всех вещей, со всех сторон.
В шкафу коснешься пиджака,
Нажмешь на ручку у дверей,
И одинокая рука —
До пузырей, до волдырей!
В апрельском солнце тощий сад
Увидишь сквозь трубу ворот —
И, вспыхнув, одинокий взгляд
Скукожится и опадет.
И ты не знаешь, где еще
В засаде ждет тебя огонь,
Где память на твое плечо
Наложит жгучую ладонь.
А ты и вскрикнуть не вольна —
Лекарств накапают друзья.
Смерть хорошо защищена.
На смерть и гневаться нельзя.
И у окошка ты стоишь
Неопалимой Купиной,
И ребра раскаленных крыш —
Что крылья за твоей спиной.
1982
Бал
В лохмотьях дотащились мы на бал,
Хоть были поначалу разодеты:
Какой нас шелк струисто облегал!
Какие окрыляли нас эгреты!
Но тщетно ждали наши туалеты
Вальсированья, взоров и похвал.
Кой-что за грош спустили, приустав,
Кой-что в пирах случайных прогуляли...
На каждой из грабительских застав
Мы в страхе по обрывку оставляли, —
По камушку, по перышку, клочку
Мы раздавали, выходя из моды,
То волку, то клопу, то паучку,
То просто ухудшению погоды.
Кто на пеленки отрывал рукав,
Кто резал шлейф — супруге на бельишко...
Не нам жалеть: убогий вечно прав.
Всё — крохи против нашего излишка!
Случалось жемчуга и декольте
Нам ватником прикрыть для маскировки,
Чтоб не остаться в полной наготе...
Какой там бал! Какие вальсировки!
Но мы — в дверях, и нас зовут на бал,
И жмемся мы: мы более не пляшем,
Стоим и шелестим отрепьем нашим,
Пугаясь кавалеров и зеркал.
Нас грохот ритма оглушает, старых,
Впивать способных лишь свирельный глас.
И девка в космах, в шелковых шальварах,
Вся растопырясь, пляшет вместо нас.
1987
