|
Сергей Криницын ПЛАСТИЛИНОВЫЙ АНГЕЛ
-------- 1 --------
Скажу короче: в жизни сей
Без Вакха людям все досада: Анакреон твердит нам: пей! А мы прибавим: до упада. Николай Михайлович Языков * Пистолетов лепил. Черные куски пластилина валялись на столе. Пистолетов был пьян. Другой Пистолетов, его брат, тоже пьяный, валялся на диване. Ему казалось, что он кусок пластилина. Но в данный момент никто на свете им не интересовался. Первый Пистолетов был дьявольски сосредоточен. Ему предстояло погрузить две фигурки в банку с водой и посмотреть, будет ли вода обволакивать их пузырьками. (Должна обволакивать.) Черный пластилин покрылся чешуйчатой корочкой, и если бы второй Пистолетов напрягся и приподнял свою тяжелую голову, он поразился бы: серебристый человечек, сидящий в позе лотоса, курил кальян, а перед ним, вниз головой, серебристая девочка, покачиваясь, неслышно играла на скрипке. И тихо лежат на столе чуткие, удивительные пистолетовские руки. Натужно скрипел диван: голова более пьяного Пистолетова, приподнимаясь, падала. Голова тяжелее тела, тяжелее дивана, тяжелее всего на свете. Ты простишь меня? За мою невнимательность, за мое отсутствие, ты простишь все — за то радостное изумление, с которым появишься утром перед осмысленным лицом с несколько увеличенными зрачками. Из черного пластилина. Первый Пистолетов уже ушел, развеивая хмельную грусть и унося неслышную музыку, а ты все пялишься, пялишься, ходишь вокруг осторожными шагами, заглядывая сверху и сбоку. Со временем вода испарится, пузырьки отлипнут, музыка кончится. Но ты не веришь в это и правильно делаешь. Самое лучшее сейчас — не поверить. Не дать остыть изумлению. Лечь и не просыпаться, забрав две фигурки с собой, в теплый сон. * (я никогда не понимал этого; никто не лепил, и пружины едва прогнулись под мнимой тяжестью; но — девочка, скрипка! — как это знакомо! как знакомо...) * Влажная губка дождя. Голубые глаза. Теплые волосы, яблоки, апельсин. На твоих ресницах дрожит стрекоза, но ты об этом не знаешь — я вижу ее один. Полдень дан на двоих, но ты не берешь свою половину и исчезаешь. Позвать нельзя. Можно потрогать крылышки и улететь под дождь, к мокрому вечеру по-одному скользя. Пульс на губах. Рассыпается голос твой. Имя твое — я его не могу поймать. То ли "милая", то ли как-то еще. И ночной конвой белое сердце хочет под стражу взять. * Путешествуя во сне по клавишам, Любовь забрела на чужую территорию, поначалу казавшуюся толстым цветным одеялом, но при ближайшем рассмотрении оказавшуюся смесью холмов и болот. Холмы звучали по-семейному вульгарными терциями и секстами, в болотах было много сложнее. Вроде бы, они бестолково булькали, фыркали, словно выхлопные трубы, что-то в них гудело, капало, но заставляло прислушиваться, поскольку сочетания звуков явно не были случайны. Музыка. Она спустилась в ближайшую тональность, и тут уже пришлось двигаться по правилам, ориентируясь на боковые тоны. Альт. Плотно зажатая с двух сторон она никак не могла увидеть верхний звук, от которого зависели остальные. Сопрано скрылось, не давая вырваться из ми-мажора. Черт! — задумалась и тут же получила толчок в спину, со всех сторон, зашикали — срочно сойти с ми-диеза, что за диверсия, мадмуазель де-Докафон! Поменяйте сейчас же местами! Непонятно как, вылетели в ослепительно-белый до-мажор. Проснулась и тут же уснула снова. * Сквозь сон радио посылает пикающие пунктирчики, заканчивая их странным прогнозом: "... на севере области — дождь, на юге области — переход к дождю. В Петербурге днем — возможен дождь. Ночью — дождь на всей территории..." * Вытягиваясь все выше, она брала самые немыслимые, самые неслышные ноты. Капелька воздуха, оторвавшись от трубки, неподвижно упала вверх и застыла посередине смычка.
-------- 2 --------
Какие здесь всему великие размеры!
Вот хоть бы лов классической трески! На крепкой бечеве, верст в пять иль больше меры, Что ни аршин, навешены крючки;
Насквозь проколота, на каждом рыбка бьется... Константин Случевский
* Пистолетовы загорали, лениво поглядывая на резвящихся девушек. Над Елагиным припекало. Назревал короткий теплый дождь. Братья поднялись и скрылись среди деревьев, перестав, таким образом, обращать на девчушек свое внимание. Вскоре те догнали их и с независимым видом прошли мимо. На мосту встали, лживо разглядывая воду. Пистолетовы прошли медленно, не решаясь остановиться. Кроме того, братья хотели выпить по кружке пива и закурить. Вскоре они, пуская дым, смотрели из-под ветхого навеса, как теплые капли долбят вздрагивающую пыль. Потом поплелись в сторону Исаакиевской площади. Ближе к вечеру они вяло сидели в комнате, у стола, уставленного пустыми и полными пивными бутылками. Привычно рычал магнитофон, равномерно вспыхивали папиросы, раздавалось серьезное, сосредоточенное бульканье. Как всегда, в сумерках. * ..."Не пей, братец, — козленочком станешь!" Станешь козлом, как папа. И так мне вдруг стало грустно, будто я никого не могу больше любить. Не могу никого любить. И так мне вдруг стало грустно... * Молчаливое курение сближало их настолько, что казалось, будто Пистолетов один. Он привычно, не торопясь, философствовал: любовь и жизнь проходят, и нет смысла не пить и не пускать под потолок светлого дыма. Пистолетов одинок и самодостаточен. Правда, что-то у него когда-то было, но с тех пор прошли годы, и теперь это не столь важно. Пистолетов включает телевизор и, посмотрев рок-панораму, выключает. Фильмы его не интересуют. Пиво, кажется, допито. Все бутылки пусты. Пистолетов дует по-очереди в каждую бутыль, звякает ложечкой, выстроив их в ряд, извлекая различной высоты звоны. Ага, вот недопитая. Пистолетов допивает и спокойно, без лишней спешки, заполняет и окутывает их дымом, тягучим, слоистым, медленно стынущим. * Пылает жар. И жарит пыл. И вот я, жареный и пыльный, среди отеческих могил томлюсь под ряскою могильной. Кругом вода. Людей стада. Детей, играющих устало. Как вяло все. Дрожит слюда на дне разбитого кристалла. Я — не вино и не бокал, а только трещина в бокале. И воздух в ней. И ваш оскал над ним. Зачем вы так устали? — Огнем горит пожарный блеск слепящего глаза светила. Полнеба осветило и угасло. * Параллельность снов: 1) провинившийся ангел летит в плотной среде, где он, как на ладони, виден всей нечисти. Небо обшаривается прожекторами. Единственный способ оставаться незамеченным — лететь без страха. 2) из-за любого угла, со спины, может появиться зловещая фигура, и тогда нужно обернуться и смотреть прямо в глаза — иначе гибель. * Оставшись одна, Вера поставила пластинку и забралась с ногами в кресло. За окном — поле, мороз. Многоэтажный дом на краю города. Ночь. Пластинка голосом Макаревича тихо объясняет: "Мы бы всех их победили, только нас не замечают." Очнулась. Пластинка кончилась. Проигрыватель подмигивает в темноте своим единственным, квадратным, красненьким глазиком. Ноги опускаются на пол, словно в студеную воду. Перевернуть. Физическое ощущение пустоты. А что там с музыкой? — судорожный порыв: отвлечься. "Но белая зима на белом свете," — говорит Макаревич. Вера сворачивается, как высохший лист. Внутри пусто.
-------- 3 --------
Там, где картинно огибая
Брега, одетые в гранит, Нева, как небо голубая, Широководная шумит, Жил-был поэт. Языков. "На смерть барона А.А. Дельвига" * Утром, рассматривая в зеркале синяк: — Слушай, ты не бил меня вчера, случайно? Торопливый ответ: — Нет-нет, что ты?! — Где ж это я? — Не знаю. Ты вышел в коридор. Потом раздался грохот. Я, правда, не слышал. Мне сказали. Пистолетов неожиданно вспоминает, как до самого последнего мгновенья не мог решить, куда он так несется — в туалет или в ванную. Ослепительный миг. * Литературные чтения, на ночь глядя. (Стриндберг,"Слово безумца в свою защиту") Финал, проникновенно: "...она упала передо мной на колени и умоляла (завывая) простить ее. Простить-то я прощу (в голосе жестокость). Но разводиться мы — будем." Диктор рыдает. Слушатели икают. 23 часа московское время. * Пистолетову снился сон. Во сне он был женат. Жена сидела напротив, и глаза ее расширялись от ужаса. "Пистолетов, ты голый! — кричала она. — Ты голый не только в постели, но и вообще!" Она закрывала лицо руками и собиралась за границу. Пистолетов увидел ее за стеклом, по стеклу шли трещины различной длины и вычурности. Она куда-то исчезла и вдруг вынырнула опять, размахивая свежеразбитым корытом. "Пистолетов, я у разбитого корыта! Давай склеим!" Но ему было лень, он вяло отмахнулся, проворчав: "А если б досталось полное?" и, недовольный сном, проснулся. Пистолетовых было двое: один лепил, а другой спал на диване. Тот, что лепил, видел сны наяву, и этим выгодно отвечал сам себе, вернее, он этим выгодно отличался от брата, которому, чтоб посмотреть сон, приходилось спать. Оба были в меру талантливы, в меру бестолковы, в меру ленивы. Еще они любили читать книги, купаться и загорать, кто-то больше, кто-то меньше. А сейчас они были пьяны невкусной и некрепкой водкой, которой пришлось выпить в два раза больше, чтоб достичь предполагаемого. В конце концов, это у них получилось. * Перевод часов на летнее время. На улице снег. Смешно, ты теперь придешь на час раньше. Я перевожу стрелки, не могу уснуть: гремучая смесь, дремучая спесь. * Сначала дробь — и перьев тихий лет. Виски четырехдольными тисками зажаты так, что голос не поет, а будто бы удерживает камень — и падает в ущелье, грохоча, где выход, зарешеченный диезом, грозит тюрьмою. Поворот ключа: три голоса отделались порезом, но ритм сломался. Паника. * Теперь шел поток случайных текстов, они жили в сознании совершено самостоятельно, пересекаясь, контаминируясь, образуя союзы, сходясь концентрическими кругами, бледнея по краям и вспыхивая в центре, освещенные прожекторами. Сначала только белые лучи скользили во тьме, выхватывая куски текста. Неожиданно появилось несколько цветных, и Люба поняла, что снова оказалась в плену тональностей. Я — звук, поняла она. Клавиши — ступени. Я шагаю. Я часть трезвучия. Каждая тональность — этап жизни. Сейчас я живу в си-миноре; вращаюсь внутри желтого конуса, поднимаясь все выше, и с каждым витком растет страх — уберется ли голова в сужающееся отверстие? Темно-скорбная ночь окутывает меня, но я покидаю замкнутое пространство. Снова ночь. До-минор. Черная патетика. Мрачно задумавшись, исполняет фугу Баха в другой тональности, не замечая целого каскада незапланированных бемолей. Еврейские педагоги презрительно-восхищенно кривятся-ухмыляются — они бы не допустили и не сумели бы такого. Вон из школы. И тут, прямо за углом, возле школьной теплицы, ее настигает влюбленный Герман с украденной розою в руке. Поцарапанные ладони, жадный рот — радостный, восторженный ре-бемоль мажор, но сумасшедший Герман, споткнувшись, умирает в речке. За школой. Темно-голубой, почти морской, цвет волны, ми-бемоль. И уносит бренные останки посторонних предметов.
-------- 4 --------
Вдруг возникнет на устах тромбона
Визг шаров, крутящихся во мгле. Дико вскрикнет черная Мадонна, Руки разметав в смертельном сне.
И сквозь жар, ночной, священный, адный, Борис Поплавский * — Ты знаешь, я совсем неинтересный человек. Я необразованная, боюсь, тебе будет со мной скучно. Я очень мало читала. — Ты, наверное, преувеличиваешь мою образованность. Она весьма сомнительна. И потом, к таким вещам, как дружба, она не имеет прямого отношения... — Ты принес стихи? — Какие стихи? — Ты же обещал! Свои. — А... ты знаешь, я сам не понял, то ли я их действительно обещал, то ли пытался навязать... Решил первым не вспоминать... — Скажем так: ты их предложил. * Пистолетов спросил Пистолетова: — Можно, я напишу про нас роман? Там будет много фантастики. — Ну, например? Пистолетов тяжело задумался. * Например. Например — сиамские близнецы, бедняги. Меланхолик и полухолерик. Вялые энтузиасты, изначально прекраснодушные, но скатывающиеся к цинизму, безобидному благодаря апатии, непрерывно возрастающей и т.д. А потом любовь. Приходит Люба и оба ей нравятся. Она заходит то справа, то слева, перенося с собой бархатные поцелуи. Справа — налево, а слева — направо. Постой. Мне что-то не очень нравится твоя фантазия. Мне тоже, но что поделать, если уж так вышло. Ну, давай закончим. Любушка не на шутку разошлась, но - "Выбирай!" — сказали близнецы и, поняв, что сморозили глупость, умерли от тоски. Хорошо, пусть будет так, лишь бы закончилась эта тягомотина... Мы ... * Мы — это подход, в принципе, неверный. Существует один глобальный Пистолетов, даже если их два. Просто это два варианта его, Пистолетова, воплощения. Подход должен быть как раз антисиамским. Спина к спине — это неправильно, слишком вульгарно и, к тому же, ничего не объясняет. А дело в том, что один может лепить, а другой — спать, и обоим это понятно, и пусть один выйдет на хмурую улицу, а у другого разболится голова, и он останется дома — так будет нагляднее. И в укромном месте лежит тетрадка, куда регулярно вносятся сооружаемые совместными, братскими усилиями, — стихи. * Вот самое грустное пистолетовское стихотворение: "Давай бабахнем по стакану молока! * Только ты остаешься в итоге прозрачных дождливых чудес. Молчаливые всадники с дождинками наперевес заполняют всю комнату взглядами, но, замерев у стекла, ждут рассвета. Я хочу, чтобы осень пришла, — а придет бестолковое лето — без тебя, но все с той же охапкой дождливых утех. Потому он и плакал сегодняшней ночью за всех, не жалея окна в серых, светлеющих сумерках марта. Грязь. Усмешка весны. Помарка.
-------- 5 --------
Не запивайте таблетку яда стаканом сока.
Полина Барскова * — ... а эта свинья старинная, хрущевская. Берегу ее, как память о подруге. Кстати, о свиньях, тут вот гречневая каша со свиным ухом — будешь? — Отчего ж не быть? Это евреям нельзя, и у православных сейчас пост, а моим убеждениям — за неимением оных... Так ты мне его только показала или можно его съесть? — Ну, конечно, съесть! * Что-то паршиво, брат. Тошно все. Расскажи что-нибудь стихами. Хорошо. Что-нибудь антисиамское. Единоличное. Устал. А ты меня — от края и до края. Что скажешь, брат? Минута молчания. Что-то паршиво. Ну, прости. Да не за что. * Пока мы развлекались, у одного из братьев выросла борода, и теперь отличать их намного проще. Бритый склонился над столом, а второй лениво чесал бороду. * Не увидишь, не удивишь... Райнов говорит, что самое трудное - сделать несколько шагов, отделяющих от письменного стола, но... дорогой Богомил, не нужно даже этого. Письменный стол — миф. Есть мифы поинтересней. Мои колени, на которых пишу, стоят ли отдельного упоминания в рассуждениях о творчестве? * Соль-мажор — цветущие зеленью, задумчивые берега. Ре-мажор — блики солнца, ромашки, настурции, оранжевая кофточка, плывущая по волнам, рыжая учительница, спрятавшаяся в кустах, огненный кот, прыгнувший ей навстречу. Коричневые тона. Светлая пастораль фа-мажора, счастливые пастухи тискают кокетливых подружек. Я могу быть композитором, думала она, я слышу внутри себя обалденную музыку, а приходится быть тоном и звенеть бестолково в чьих-то недоделанных сочинениях, я не хочу! — и заметалась в истерике между двумя страшными минорами: черным, глубоким ми-бемолем и похоронным си-бемолем, — сознание не выдерживало, остановиться бы на чем-то одном, но в первом начиналась серенада (Мусоргского) — "Девушка и смерть" — навсегда убаюкивая, а во втором... — но если дадут последнее, то я скажу — желание умереть в до-мажоре, спокойно, величаво, с достоинством выполнившего долг героя — генделевский Самсон, Орфей у Глюка — трагически и светло, но ты-то чем заслужила такой почет? И вот — решетки диезов не дают уйти в самую простую тональность. * Пошел снег, и Пистолетов остановил течение мысли, бездумно следя за полетом. Он сидел отшельником, подобрав под себя ноги, лицом к окну. К светлому, хмурому окну — равнодушно-задумчивым лицом.
-------- 6 --------
Чему судьба, тому, конечно, быть.
Случевский * — Вы же писатель, придумайте имя для моей собаки! — Тузик. — Фу, какой пошляк! Она на такое не будет отзываться. Ой, забыла, надо же ей паштет купить, а то колбасу она не очень. Ну как, придумали имя? — Шарик. А Вам еще одна собака не нужна? * Иногда Пистолетову хотелось знать Истину, и, поймав на себе ее немигающий, совиный взгляд, он не отворачивался, а глядел прямо и строго, пока она сама не отводила измученного лица. Тогда он думал о мелочах, отдыхая. Думал о цветах: колокольчиках, незабудках. Глазки-глазки, будьте пчелками — только сумеете ли передать жалость мою, любование мое? И, проделав такую малопонятную ему самому эволюцию — от совы к пчеле, — Пистолетов устало закрывает лицо руками. Истина подождет. Цветок подождет. Я хочу погрузиться в ладонь, в сумятицу линий. Кочан в авоське — отгадай загадку. Голова покачивается на тройном стебле: шея, руки. * Борода вскочил и заозирался, бешено вращая глазами. Его охватило безумие, и он не знал, как с ним бороться. — Кочумай, — сказал Скульптор, не отрываясь от своего дела. Высказывание означало: брось, не суетись, отдыхай — и еще целый ряд параллельных значений. Лохматый успокоился и плавно погрузился в прострацию. Там, в прострации, он забыл что-то очень важное, и теперь чувствовал себя ущербным и одиноким. Бритый же, напротив, обрел гармонию, и душевный мир его не фальшивил. Он осторожно заполнял водой открытую сверху черепную коробку — с чертами египетской маски, — внутри которой, привалившись к затылочной стенке, безмятежно дремал черный (пластилиновый, разумеется) человечек. Из глазниц маски тихо вытекала вода и вдруг остановилась, блестя холодными шариками. Маска смотрела мимо Пистолетова, отражая и равнодушно переворачивая — и его, и всю комнату. В той, перевернутой, комнате он сидел правильно. * Бесплатно то, что мнимо и надолго. Часы спешат. Их не остановить. Во сне я счастлив оттого, что сплю. А ты несчастен оттого, что спишь. Сон представляет из себя петлю, в которой ты живешь, малыш. Ощущения могут быть более или менее сильными, но суть не в этом. * Сестры Воронцовы, Вера и Люба, очаровательные близняшки, будучи на концерте Ю. Ханина, в особняке Боссе (прошу правильно ставить ударение), что на Васькином острове (недалеко от метро, линия, кажется, 4-я), только что собрались выйти из зала и провести антракт, красиво прогуливаясь меж развешанных в фойе картин, как вдруг услышали позади себя бормотанье: "И я смотрел, приподнимаясь с кресла, Вера насторожилась. Это явно были стихи, а стихи она любила, особенно Блока, особенно о розе в бокале. Она схватила сестру за руку и обернулась. Пистолетов сидел, склонившись над обрывком бумаги и шевеля губами. Но в тот раз они еще не познакомились. * Чего же тебе пожелать: "хорошей большой любви" или плохой маленькой? Даже не знаю. (Представьте Ромео и Джульетту, благополучно переженившихся, — вы рискуете получить... ну, скажем, Старосветских помещиков. Я ж не говорю, что это плохо. Впрочем, как скажете.)
-------- 7 --------
Нас всех подстерегает случай.
Александр Блок * Теперь несколько слов о самодостаточности Пистолетова. Не нужно путать ее с самодостаточностью философа или онаниста, и не обязательно она говорит о счастье или, хотя бы, спокойствии. Ни тоске, ни истеричному ощущению жертвы, исходящей отравленной кровью, пистолетовская самодостаточность не противоречит. Проведем пунктирную линию между нашими псевдосиамскими и лже-единоутробными братьями, проговорившись, таким образом, что это всего-навсего братья по духу. По Льву Гумилеву — люди одной судьбы. Так вот, Борода иной раз, усевшись на ворох своих стихов, катился по наклонной, и в минуты затмения нуждался — нуждался в читателе для своего вороха. А Бритому нужно было и того меньше. * Заветная пистолетовская тетрадка: "Красной репой солнце село * Приведем пример их деятельности: Пистолетовы создали многочисленную секту, выявить членов которой было бы крайне трудно, поскольку большинство их, а точнее, все (исключая братьев), не подозревали о своем членстве. Любой гражданин, проехавший в общественном транспорте без билета, автоматически считался принятым. Контролеры принимали Пистолетовых за рядовых безбилетников, а секта тем временем пухла, — девизом же являлся горделивый пистолетовский ответ: "Я не верю в ваши талончики!" Деятельность сводилась к непробиванию вышеозначенных. Борода вел себя в троллейбусах более нервно, с годами стал равнодушнее и раз в год платил полштрафа, не торгуясь. Он слегка завидовал безмятежности Бритого, чей коэффициент самодостаточности был несколько выше. * Корона была маленькой и неудобной, у короля вечно болела от нее голова, кроме того, он страдал одышкой, гангреной и подагрой. Тиран был труслив и жесток, Пистолетов желчно ухмылялся, но рукам воли не давал. Тиран заикался и хрюкал, стоило завести речь об искусстве. Он не умел общаться с людьми культуры. Кроме того, он переоценивал свою роль в истории. Пистолетов снисходительно молчал. Потом вспомнил анекдот: "Сейчас опохмелюсь — и ты исчезнешь." Он сделал обманчивое движение пьяницы, и тиран съежился и напрягся, а Пистолетов, смеясь, распахнул глаза. Было уже светло, достаточно светло для Петербурга. Тираны были далеко, в Москве. Пистолетов разглядывал жидкий туман и думал о предстоящем дне. Ему представлялись различные варианты. Мысленно он кривлялся, как шут гороховый. Что такое "гороховый шут"? Эти два слова дают непредсказуемое количество вариантов. Если бы его спросили про гороховый суп, он бы еще попробовал как-то ответить. А так придется тянуть следующую карту. "Ведь это же новый для меня мир — литература. И я, кажется, погружаюсь в него — с головой и насовсем." "Полюбим или поиграем в любовь. Полюбим играть. Поиграем любить." Пистолетов сладко потянулся. Сладко потянулась во сне любимая женщина. Все потянулись и неожиданно-звонко лопнули. Пистолетов со смехом открыл глаза. * Столкнувшись через неделю с ним в филармонии, Вера не выдержала и сказала: — Здравствуйте. Пистолетов остановился и улыбнулся, припоминая. (Девушки были красивы.) — А я Вас видела на ханинском концерте. — И чуть порозовела. — Да-да, я, кажется, Вас тоже. Ну и как Вам Ханин? Вера сказала наугад, Пистолетов согласился. Вдруг она вспомнила и, как бы невзначай: — Знаете, он словно ученый медведь какой-то. Пистолетов удивленно вскинул брови, мгновение они в упор рассматривали друг друга и, наконец, рассмеялись. — "Чтоб в судороге тут же умереть!" — торжественно процитировала она и добавила, — "Нанес удар!" - это Вы здорово! — У Вас отличная память... — А Вы пишете стихи? * У меня есть щегол. Я держу его в клетке и три дня не даю есть. Затем открываю дверцу, на пол сыплю пшено, рядом сажаю кошку. И пишу стихотворение "Бедная птичка".
|
