Все вышесообщаемое — ложь,
Художественный вымысел, поскольку
Так принято — когда изображаешь
Действительность в своем произведеньи —
Ее отобразить немного косо,
Немного криво, чуть наоборот,
Перемешать события и страны,
И имена. А если Тимофеем
По-прежнему зовется мой герой,
То он — всего герой, отнюдь не автор.
И выдумана так же героиня,
И не было история подобной,
Хотя, конечно, быть вполне могла.

Тот Тимофей, что упомянут выше,
Любил кататься на велосипеде
И в магазин, и даже на Сенную,
И к Лейкину, за Пулковские горы,
К Хованову, на сумрачный Литейный,
К Севрюгину в Лесное, иногда,
И в Лигово, конечно же — там Карчик
Живет... Возможно, этот краткий список
Покажется читателю нескромным
Уже сейчас — а через 200 лет
Немудрый критик скажет, что погреться
Я захотел в лучах знакомых славы.
Так вот: я не хотел, а просто ездил
Не только к ним. И именно из тех
Поездок — об одной повествованье.

Невдалеке от нашего района
Лежит Новоизмайловский проспект.
На нем — студенческие общежитья.
В них — разные студенты и студентки.
И я там был... Но в тот весенний вечер
Я ехал мимо, вспоминая Таню,
Марину, Аню, Олю, Поликсену,
Басманова и двух Екатерин...
Поехав по Московскому проспекту,
Я, кажется, подумал о Багрицком —
С чего бы? И заметил на Обводном,
Что стали повторяться имена
Моих девиц — и, что б не повторяться,
Я выехал на Загородный, после
Направился на Север... Впрочем, адрес
Точнее называть не стоит, ибо
В прекрасном нашем городе немало
Садов и парков, набережных, уток
Плывущих под чугунными мостами,
Украшенными бронзой золоченой,
Где отдыхает русский Лафонтен...

И я приехал, и расположился
На кухне, и беседовал немало
О собственной поэзии, которой
Сочувствовала милая хозяйка.
Потом, чуть-чуть поцеловав запястья
Ее, я написал стихотворенье
И, как всегда, изысканно прощаясь,
Совсем не собирался уходить.

Итак, в прощальном слившись поцелуе,
На полчаса мы удалились... Впрочем,
В ту ночь все было так же, как в другие:
Заря над крышей, ветер над Невою,
Жасмин вот-вот распустится, светает
Чуть проступают линии на белом,
И холодно, и форточка открыта,
Над запрокинутою головой...

И вдруг (как услыхали мы сквозь стоны?
На пике страсти?) азбукой-морзянкой
В дверь позвонили... Муж! Но что же делать?
Сперва нам не хотелось разлучаться.
Сперва, обнявшись крепче, мы решили
В экстазе оставаться до рассвета,
А утром мужа с лестницы спустить.
Но он звонил, и страсти утихали...
Я босиком в прихожую метнулся
И бросился на маленький диванчик.
Укрывшись одеялом и газетой,
Надел рубашку, галстук и пиджак.
Любезно, как спросонья, встретив мужа:
— А, Дима, здравствуй! — Тимофей? — Да, видишь —
Я тут вчера немного задержался...
(Замечу — это истинная правда)
— Прости, что разбудил. Не хочешь чаю?
— Да нет, спасибо... (были бы штаны
Одеты — я бы мог пройти на кухню...)
И тут я вспоминаю, что забыты
Штаны!.. И даже, кажется, с трусами
В постели у хозяйки... И, конечно,
Хозяин обнаружит их! И сразу
Предположив заломленные руки,
Движенья бедер, междометья страсти —
Поймет, когда прокушена подушка,
Стул опрокинут, кресло поломалось...

Тут спальня на мгновенье отворилась —
По воздуху прошелестели джинсы —
Я разглядел браслет... И вновь замок
Защелкнут. А трусы моя остались
Как неопровержимая улика
Там, где уже не бушевала страсть.

Вдруг спальня отворилась, и хозяин
Вновь в коридор — не выбежал, но вышел.
Я, ожидавший потасовки, бури,
Попытки задушить меня трусами
Под кровожадный рев: "Ага! Попался!" —
Услышал: — Тимофей? Ты что не спишь?
— Да так, не спится... — Может, выпьем чаю?
Поговорим... Ты к Розанову — как?
— Об этом мы поговорим на кухне, —
Ответил я и встал, одетый в джинсы,
И удивленно посмотрел на Диму —
Поскольку — ах! — на нем надеты были
Мои трусы! Любимые трусы!

О люди! Вы присвоить норовите
Чужую собственность!!! В негодованьи
Я захотел потребовать обратно,
Но этого не сделал, лишь промолвил,
Дотронувшись до ткани деликатно:
— Какая прелесть! — И, похлопав сзади
(Хозяин почему-то отстранился),
Я уточнил: — Хороший матерьял!
Как славно облегает ягодицы!
Пошли, мой милый, выпьем чашку чая,
Поговорит о Розанове, Фихте,
Платоне, Диогене, Гераклите,
Эразме, Хомякове, Кузьмине,
О том, что делал Винкельман в Триесте...

...И чай вскипел. Хозяин молвил: — Шпенглер
Был прав, сопоставляя Каролингов
С Романовыми до Петра, а после...
— Нет! — я воскликнул, — Освальд ошибался...
И я сослался на свою работу
"О. Шпенглер и история", в которой,
Используя философа ошибки,
Отсутствие элементарных знаний
И нелогично-чувственный подход
(Порою сумрачный германский гений
Восторженно-придурковат, увы) —
Опровергал систему соответствий...
И, к Диме подойдя, заметил вновь:
— Нет, все-таки, отличные трусы!
— А вот Платон доказывал в "Ионе"... —
Хозяин произнес, отодвигаясь, —
Что все стихосложение стихийно,
Что сам поэт — всего лишь передатчик,
А Монтескье впоследствии напишет...
— Позволь, — я перебил его, — ну, правда,
Отличные трусы! И я бы даже
Не отказался поносить... — ...и Маркс, —
Хозяин крикнул, отступая к спальне, —
На Гегеля похож едва ли больше,
Чем Эпикур на Канта... Выпьем чаю!
— Да, да, конечно! Но твои трусы...
Я подходил все ближе, отступавший
Хозяин был у спальни, где хозяйка
Хихикала, кусая одеяло.
Я продолжал: — К вопросу о трусах:
Ты мне б не мог их поносить оставить —
Как с барского плеча дарили шубу?
Снимай же! Ну?!
                            Тут спальня отворилась
И милая хозяйка, в поцелуях —
Едва ли не остывших — мне сказала,
Что рассвело, что на велосипеде
Уж безопасно... И, простившись с ними,
Поцеловав ей руку на прощанье,
Двусмысленно "до встречи" молвив Диме —
Я укатил.
                Фонтанка, Летний сад,
Прозрачный воздух... Солнце поднималось
Над городом, заснувшим на рассвете.
И, подъезжая к дому, я заметил
Что именно сейчас расцвел жасмин.

 

Эпилог

Мы встретились недели через две
(С хозяйкой, разумеется, — хозяин
По-прежнему гулял в моих трусах
По гулким переулкам Петрограда)

Она мне позвонила... Летний вечер,
Мы встретились, купили лимонаду
И за город отправились. Уже
Все расцвело, уже косили сено,
И на лугах оно благоухало.
И распускался колокольчик рядом,
Когда она, любуясь облаками,
Надкусывала сладкий стебелек.

И я подумал... сразу обо многом
И ни о чем, следя за облаками —
Под нами — город. Над аэропортом
Сияет солнце. К западу блестит
Едва заметный порт. И дальше — море.
А у подножья — храм, четыре сфинкса
Гранитную беседку охраняют.
Там наш автобус...

Я домой приеду
И смою пыль, а также запах сена,
И в спальне, в обществе своей супруги,
Откинув одеяло, обнаружив
На простыне — случайные трусы,
Не удивлюсь — но, восхитясь, воскликну:
"Вот это да! Вот это то, что надо!
Ведь именно такие, как мои!"

Она вздыхает, слыша запах сена...
Мы засыпаем. Ночь укрыла город.
Лишь запоздавший гость в районе цирка
Накачивает свой велосипед...

Лето — 8 декабря 1996 г.