Сменился век. Героем стал народ.
На кринолины не хватает ситца.
В романах всё пошло наоборот
И до сих пор тебе, порою, снится,
Итак, она. Студентка, 30 лет,
Филфак, родители простые инженеры.
Елизавета. Язычок — стилет,
И в удовольствиях порой не знает меры.
Юна, как вешняя заря в дыму депо,
Наивна, как далёкое сельпо.
Герой Эраст. Серьёзен, одинок,
Как может лишь поэт быть одиноким.
Он о красе своих не мыслит ног,
Что иногда ему выходит боком,
Поскольку вечно драные носки —
Хорошее подспорье для тоски.
Борис Григорин
ГЛАВА 2
"Лиза рыдала — Эраст плакал".
Карамзин
Считали раньше ПэЗээРы
(И правы были), что герой
Работать должен: чувство меры
Отказывало им порой.
Но я пишу, замечу вам,
Не производственный роман.
Читатель! Радуюсь в душе:
Эраст работает в котельной!
О "поколеньи сторожей"
Поговорим потом, отдельно.
Скорей войдем в котельный цех,
Где зуд писательский у всех.
Вас встретят жар и шум насосов,
Гидроудары в недрах труб.
Зайдя, не задавай вопросов.
Ты попадаешь в тесный круг
Из аутсайдеров, изгоев
(И я отчасти был из коих).
Ах, что за странная работа
Иль состояние души!
Для чтенья, скажем, "Идиота"
Дежурства ночью хороши,
А утром я любил, однако,
Чего-нибудь из Пастернака.
Те дни прошли... Теперь — не то.
Чем занимаюсь я на смене?
Латаю старое пальто.
Звоню жене. И боль в колене,
Верней, в спине мешает мне
Писать... Иль девушка в окне.
Мы застаем Эраста в двадцать,
Ну, в двадцать с лишним как бы лет.
Сначала думал он спиваться,
Как молодой еще поэт.
А кто сказал, что пить нельзя,
Когда есть деньги и друзья?
Они в котельной собирались,
И перед тем, как почитать,
Сначала пивом надирались,
Чтоб после водкой наверстать.
Мисима, Кафка, Арагон.
Сушняк, "Зубровка", самогон.
Бывало, разговор начнут
С буддизма, Джойса или Фрейда,
Как кто-то с джином тут как тут.
А дальше, дальше — в форме бреда:
Кьеркегор, портвешок, Брет Гарт...
Таков, по сути, авангард.
В тот вечер, впрочем, было пусто.
Хотелось плакать, кушать, жить.
Никто не шел. А томик Пруста,
Как ни старался, ни открыть.
Он подошел тогда к окну
И видит девушку. Одну.
Она не то чтоб из эфира,
Но очень легкая была.
В руках бутылочка кефира
Его особо привлекла.
Ошибка девушек, и многих —
мол, смотрят парни лишь на ноги.
Бывало, я смотрел при встрече
Им исключительно на грудь.
А, впрочем, там еще есть плечи,
И шея, губы... Просто жуть!
Но в жизни грянула гроза —
Теперь смотрю всегда в глаза.
Эраст был, надо вам сказать,
Умней, и видел в деве прежде
Лишь то, что может дева дать.
И верно, так оно надежней.
Ну, что ж, оправдан и цинизм,
Когда вокруг капитализм.
"Как жизнь скучна... Как вздорожала!" —
Эраст подумал, — "Я бы мог
В Израйль поехать для начала.
А там и в Штаты...". Вдруг звонок.
Всегда прервут любую мысль,
Уже взлетающую ввысь.
Открыл. Та девушка с бутылкой
Кефира входит на порог.
"Вам, собственно, кого?" — с ухмылкой
И чуть язвительней, чем мог,
Спросил расстроенный Эраст.
"Раз вы открыли, значит, вас".
Читатель, надо объясниться.
Ты веришь в рок и гороскоп?
Но разве можно на девицу
Смотреть, как смотрят в перископ?
При чем судьба тут и душа,
Когда девица хороша?
Примерно также и Эраст
Подумал, оценив фигуру.
Не педофил, не педераст,
Он не был, и служил Амуру,
И послужной огромный лист
Имел, как всякий эгоист.
"Так к вам зайти", — спросила, — "можно?
Я в общежитьи, за углом...
Звонить, вы знаете, так сложно...
Все автоматы тут кругом..." —
"Ну, что ж, звоните, если надо". —
"Я — Лиза. И я очень рада!" —
"А я — Эраст. И тоже рад...
А это что, не простокваша?" —
"Хотите?" — Надо б пожевать..." —
"Вот и батон..." — "Ну, воля ваша!"
И вот, пока она звонит,
Немного закусил пиит.
Не то чтоб слушал разговор,
Но все же слушал, между нами,
За ней подглядывал, как вор,
И понял, что звонила маме
И отчиталась ей во всем —
Как учимся и как живем.
Хотя на вид ей было тридцать,
Восторженна не по годам,
Она была, как говорится,
Немного в стиле Notre Dame:
Бела, строга, слегка воздушна
И не испорчена наружно
Употребленьем всяких вин
И косметических излишеств;
Напоминала вид картин
Провинциальных, умных книжек...
Когда б не пышный этот бюст,
С ней было б грустно так, клянусь!
Предложен чай. Она не против.
"А где вы учитесь?" — спросил.
"В педвузе. Знаете, напротив", —
"И я когда-то посвятил
Ему четыре целых года,
Пока не понял суть народа". —
"А в чем", — спросила Лиза, — "суть?"
"Да в том, что ничего не надо
Народу..." И опять на грудь
смотрел. "А вы из Ленинграда?" —
"Мой город, Лиза, Петербург", —
Сказал и уловил испуг
В глазах у девушки, и слезы
Вот-вот, набухнув, потекут.
"Да что вы? Что вы, как мимоза!" —
"Простите. Засиделась тут...
Пойду". — "Когда вас снова ждать?" —
"Когда звонить попросит мать".
И мы, читатель, засиделись,
И нам бы ноги поразмять!
Как вам Эраст? На самом деле
И он отца имел и мать.
Но город, блин, не есть природа:
Там много всякого народа.
А что до Лизы, господа...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вероника Капустина
ГЛАВА 3
Что же их гонит, младых и застенчивых
В душные, грязные эти котельные?
От вешних листиков, пташек и птенчиков,
От кинофильмов, где сцены постельные...
Боже мой, Лиза, куда же ты прешься-то?
В пьяные прешься объятья Эрастовы.
Ведь неприятностей не оберешься ты,
Слез, нищеты, социальных контрастов и,
Очень возможно, и секса опасного,
Как заржавевшая бритва немытая.
Или зовет тебя жажда напрасного,
Или поэзии власть ядовитая?
Ладно, смахнем же рукою натруженной
Слезы, читатель! Грядет объяснение,
Ибо Эраст уже, пивом нагруженный,
Чует в груди и в желудке стеснение.
Лиза исходит тирадой заливистой
Про амфибрахий, про стих верлибрический.
Он же следит ее шеи извилистой
Крен несказанный, изгиб гипнотический.
Уши у Лизы краснеют под стрижкою.
Что до Эраста — описывать заново
Вздохи те с раблезианской отрыжкою,
Эти сопенья его Мопассановы —
Скучно, друзья! Ограничимся фразою:
"К Лизе пылал он горячей любовию".
Верно, знакомы вы с этой заразою —
Тем она злее, чем хуже условия.
Ну, а того, кто был создан мужчиною
И занемог сей болезнью печальною,
Смело сравню с паровою машиною,
Чей разогревшийся поршень отчаянно
Бьется. Как жалко его, одинокого:
"Лиза, вы помните, как у Тургенева?"
Лиза зарделась: "Нет, как у Набокова".
Право, не знаю, как было у гениев,
Но у Эраста в напоре нахрапистом
Литература кипела и пенилась —
Ямбом себе помогал и анапестом,
Вайлем, а также, простите, и Генисом.
Трудно пришлось организму поэтову,
Плакал диван, будь не к ночи помянут он.
Лиза невинна была, и поэтому
Сцена признанья немного затянута.
Вадим Пугач
ГЛАВА 4
Друзей, слетающихся роем
На мой роман, как на бревно,
Теперь с еще одним героем
Я познакомлю все равно.
Приехав в Петербург когда-то,
Он всех любил любовью брата
От пяток и до головы
И слыл нежнейшим из братвы.
А он и вправду был нежнейшим,
И если в мозжечок моча
Не била, точно из ключа,
Дарил цветы бомжам и гейшам,
Зато клиентам не дарил,
А только репы им дурил.
Диваны, ванны, волованы,
Бумажный лом, сапожный крем,
Друзей секретнейшие планы
Он продавал буквально всем;
Менял сардельки на сосиски,
На Пряжке открывал химчистки
И выдавал он на Сенной
Шашлык собачий за свиной.
Однако стать одним из шишек
Надежды ложной не питал,
Копил тихонько капитал
И боссу отдавал излишек.
И так он понемногу рос,
Но заболел внезапно босс.
Тот богател, что было мочи,
И мог бы многого достичь;
Ушел в недвижимость — короче,
Хватил беднягу паралич.
Он был здоров — все было тихо,
Тут поднялась неразбериха,
Герой наш всех в ментуру сдал
И сам в награду боссом стал.
И вот, когда уж был он боссом,
Обрел значение и вес,
Во властные структуры влез,
Что нынче пахнут, как опоссум,
Стал добр и жирен, как хомяк,
И окончательно размяк.
Езжал он всюду, брит и стрижен,
С любовью братской на лице —
Типичный выходец из хижин,
Теперь живущий во дворце.
И вдруг по странному капризу
Влюбился он в студентку Лизу;
Поныне помнит весь филфак
Его малиновый пиджак.
Он появлялся там с богатым
Букетом роз иль орхидей,
А также с ворохом идей
Для обсужденья деканатом,
В душе плюя на деканат —
Его тянул иной канат.
Точней, магнит. И тем магнитом
Его манило все сильней
К ее устам, ее ланитам
И персям, что росли на ней.
Входя в состав любых инспекций,
Ее ловил он после лекций
И попадался ей, не зван,
И представлялся ей: Вован.
Сперва она его дичилась
И размышляла: "На хрена?"
Потом была покорена,
Потом с Эрастом разлучилась.
Она не знала, что Эраст
Еще на многое горазд.
И меж Везувием и Этной,
Забыв Эраста и дела,
Реально, круто и конкретно
Она все лето провела.
Вперед, вперед, моя исторья!
Опять из Средиземноморья
Мы возвращаемся туда,
Где плещет невская вода.
Пока Лизок на лимузине
Катит экзамены сдавать
Иль антикварную кровать
Рассматривает в магазине,
Эраст обдумывает план.
Молись и трепещи, Вован!
Александр Гуревич
ГЛАВА 5
Продолжение романа
Мы исправно посвятим
Ликвидации Вована,
Как назвал его Вадим.
Я бы эту мразь, конечно,
Ликвидировал навечно,
Но у Нины, я слыхал,
На мази иной финал.
Для чего я так беспечен?
За перо мне браться лень,
Всё пишу в последний день,
А конец уже намечен,
И назначено не мной,
Чьею Лизе быть женой.
В общем, с той поры, как Вадик
Ввёл соперника в сюжет,
Вместе с Лизой больше в садик
Не ходил гулять поэт.
С миной мрачной и угрюмой,
Одержим тяжёлой думой,
Инда плакал наш Эраст;
Слёзы жгли весенний наст.
Лились струйки по застрехам,
Мир, поплыв по лону вод,
Стал, совсем как теплоход,
А Вован с победным смехом,
Как разбивший греков перс,
Деву вновь волок в свой "Мерс".
И, на это дело глядя,
Взбеленился вдруг Эраст.
"Нет, — подумал, — шутишь, дядя:
Мой кумир тебе не даст".
Разошёлся, как тинэйджер,
Позвонил тому на пейджер,
И тотчас депешу зрит
На экране наш бандит:
"Эй, давай скорее газу,
Дядя при смерти, Вован!
Будь тверёз ты или пьян,
Срочно дуй к нему на хазу!"
Надавил Вован на газ
И подумал: "Вот те раз!
Дядя самых честных правил
Да не в шутку занемог.
Уважать себя заставил,
Лучше выдумать не мог.
Во пример — другим наука...
Боже мой, какая сука!" —
Вот что думал наш Вован,
Разгоняя свой рыдван
И везя младую Лизу
Не домой, не в милый вуз,
А, как лишний, мёртвый груз,
К Дяде страшному на мызу,
Хоть немало бедствий там
Поджидало юных дам.
Пронят был твоим, Татьяна,*
Я заданием, ma chere!
Думал я о форме плана
И какой избрать размер.
Я спросил об этому Музу.
"Режь, — сказала, — анакрузу
У онегинской строфы,
Дай-то Бог тебе лафы".
Я послушался совета —
Вот откуда "Дядя" тут:
Так жлобы мои зовут
Видного авторитета.
В ямбы вписанный хорей
У арапа спёр еврей.
Светлым лугом, тёмным лесом
Гнал Вован, давя педаль,
И пластались мелким бесом
Перед ним поля и даль.
Без вопроса, без каприза
Ехала с ним рядом Лиза.
Мчал бандит во весь опор —
Вдруг, глядит, пред ним "Запор",
Вставший поперёк дороги.
Тормозит Вован с трудом
И к водителю бегом —
"Делай, гад, отсюда ноги,
Ты, козёл и педераст!"
(То, конечно, был Эраст.)
Вновь Вован бранит поэта,
Речь его весьма груба.
Вдруг из ближнего кювета
Вылезают два жлоба.
Потянулся парень к пушке —
Те уж с Лизой на опушке
И девицу тащат в лес.
Да не бросишь "Мерседес"!
Достаёт Вован мобилу,
Говорит он: "Наших бьют!
Чтобы мигом были тут!" —
Подчинённому дебилу.
Целит в лоб Эрасту, гад,
Молча ждет своих ребят.
Вечереет. Холодает.
Крут на трассе поворот.
Влага быстро подмерзает,
Образуя гололёд.
Жаря скользкою дорогой,
Тачка с вызванной подмогой
Бёт вованову лоб в лоб,
Превратясь в горящий гроб.
Появляется вторая,
И ещё пяток ребят
В рай влетают или в ад,
Участь первых разделяя.
И в отчаяньи Вован
Вновь звонит в родимый стан.
Ох, недаром говорится —
Голь на выдумки хитра!
Продолжали дальше биться
Их машины до утра.
В мутном небе вьюга стонет:
Новых русских там хоронят.
Добрый Бог — точнее, чёрт —
Шлёт им траурный эскорт.
Мчатся "Мерсы" рой за роем
В беспредельной вышине
И дают возможность мне
Хвастаться моим героем:
Был отнюдь не прост Эраст
И на выдумки горазд.
Так что, выступив отважно,
Выжил он и в этот раз.
Что с Вованом — мне неважно,
Не о нём веду рассказ.
Но, конечно же, Вована,
Труса, горе-бандюгана,
Что свою угробил рать,
Лиза стала презирать.
Но Эраст впадает в праздность:
Хоть и вырублен Вован,
С Лизой вял его роман.
Тут, замечу я, не разность
Проявил со мной Эраст —
Просто редкостный контраст.
Дальше пусть роман допишет
Кто-нибудь из поэтесс:
Чую, мне в затылок дышит
Сзади некто Нина С.
Знаю Савушкину эту,
Пусть же примет эстафету!
Что анапест ей, что ямб:
Удивит людей анжамб-
маном необыкновенным,
Слово надвое порвав,
И крутой изъявит нрав
Лёгким слогом вдохновенным.
Я, окончив часть свою,
Лиру ей передаю.
Не суди, читатель, строго
Мой корявый, слабый стих.
Редки в нём красоты слога,
Ты чуть дальше встретишь их!
Дальше — круто: дальше — Нина,
Дальше — сцены у камина,
Дальше, к милым возвратясь,
Лиза с кем-то вступит в связь.
Пусть же Нина дорогая
Выдаст нам такой финал,
Коего никто не ждал,
И, героев удаляя,
Полночь нам не омрачит
И с собой не разлучит.
Нина Савушкина
ГЛАВА 6
Эраст весьма разочарован
И неудовлетворён
Тем, что, как прежде, подлый Вован
Далёк от личных похорон
И даже женится... В каморке
Сидит тоскующий Эраст.
Он глушит водку, гложет корки
Вчерашние и хочет раст-
вориться, то бишь застрелиться,
Презрев земное бытиё.
Идёт в кладовку, где пылится
На стенке дедово ружьё.
Претит поэту новой жизни
Торгашеский, валютный зуд.
И злые слёзы, словно слизни,
По бороде его ползут.
Решив испепелить свой сборник
И фото Лизы в стиле ню,
На Поле Марсово затворник
Выходит, к Вечному Огню.
Шагает гадкий, как утёнок,
Что душу лебедя хранит,
Но вместо птичьих перепонок
Стучат копытца о гранит.
Стоит он, рукопись сжигая,
И в бледном утреннем дыму
Вдруг Лиза, бедная, нагая,
В мечтах является ему.
Она сулит блаженство рая,
Лепечет: "Я была слепа!"
Но вдруг, Эраста оттирая,
К огню бросается толпа.
В ее рядах заметив члена
Полузнакомого ЛИТО,
Герой спросил: "Вы кто?" Мгновенно
Ему всё было излито.
Толпа кричит: "Здесь каждый — гений!
Поэты — мы! А вы, а вы
Живёте жизнию растений —
Безмозглой сумрачной ботвы!
Сердца мы ваши жгли глаголом,
Склонением и падежом.
Послушайте! На поле голом
Мы нынче рукописи жжем!
Конец непризнанным цитатам!" —
Орут поэты. Дым валит.
Как вдруг, назвавшись депутатом,
К огню стремится инвалид.
Крича: "Ты предал нас, Зюганов!" —
Прилюдно жжет его портрет...
Среди борцов и хулиганов
Эраст, изрядно подогрет
Ершом из коньяка и пива,
Непрочный организм кляня,
Вдруг поступает некрасиво
В районе Вечного Огня.
К таким нетворческим манерам
Несклонен прежде был герой.
И вот к нему уж люди в сером
Летят, как мух навозных рой.
Он им кричит: "Отвяньте, волки!
Я весь поэзией налит!"
Потом из дедовой двустволки
В пустые небеса палит...
И наступающие сутки
Эраст встречает в КПЗ —
С тоскою в сердце и в желудке,
С лицом опухшим, как безе.
Глядит сквозь прутья он, как снизу
Весь день снует незнамо кто.
И узнает внезапно Лизу
В отпадном норковом манто.
А дальше вовсе, как по нотам,
Сюжет разыгрывается —
Майор склоняется к банкнотам
С ухмылкой тонкой в пол-лица.
И новорусским Староневским
Несется Лизин BMW
К жилищу, где с Вованом мерзким
Она находится в родстве.
Стоит Вован перед Эрастом.
Вован, Эраста не узнав,
Целует Лизу ртом губастым,
Игриво пробасив: "Гав-гав!"
О, как сегодня вдохновенно
И артистично Лиза лжёт!
"Любимый, выручи кузена.
Его уже который год
Страна не балует зарплатой.
А он — поэт. Его Пегас...
Ну, это — типа конь крылатый —
Без пропитания угас.
Кузен — недурственный водила,
Хоть для охраны слишком хил.
Судьба б тебя вознаградила
Поэмою а-ля Эсхил!"
Так, простодушного Вована
С подачи Лизы разыграв,
Герой заполучил права на
Вождение без всяких прав.
Но все ж ему не по душе та
Непоэтичная стезя.
Литературного фуршета
Он жаждет. Без него нельзя!
И вот по просьбе Лизы Вовой
Банкет устроен. Кореша
Пришли. Поэт, на всё готовый,
Стоит, бумажками шурша.
Вован балдеет: "Блин, в натуре!
Гляди, братан — простой шофёр,
А как сечёт в литературе!
Сам до поэзии допёр!"
Крутая тёлка стонет: "Прелесть!" —
И пялится поэту в рот.
"Как эротична ваша челюсть!
Я дам вам... дам вам бутерброд!"
Вован, стоические дослушав
Поэму, утирает лоб
И тотчас падает, как груша, в
Объятья чувственных особ.
Эрасту кто-то льёт спиртное в
Екатерининский бокал,
И вся квартира, словно Ноев
Ковчег, плывет средь волн и скал.
...А потру в объятьях Лизы
Лежит поэт, полураздет.
И сквозь ажурные маркизы
Меланхолический рассвет
Сочится, Лизу обнажая.
И понимает вдруг Эраст —
Она — богатая, чужая,
Холодная, как фторопласт.
За этой темной, этой узкой
Замочной скважиною рта,
За оболочкой новорусской
Навеки Лиза заперта.
Мы все бежим за идеалом
Своим вокруг земной оси.
Но с ним под общим одеялом
Проснуться — Боже упаси!
Поэт, как прежде неприкаян,
Освободив чужой диван,
Бредет в гостиную. Хозяин
С красивым именем Вован,
Как лучший представитель класса —
Румян, накачан, волосат —
Храпит на бархате паласа
С изображеньем двух лосят.
...Вован по гороскопу Овен-
Коза — рога со всех сторон...
Но вновь Эраст разочарован
И неудовлетворен.
(С этого места можно начинать читать поэму сначала.)
