* * *

Разлюбила. Любила и — раз — разлюбила
удалого плейбоя, дебила с мобилой.
По живому пилила и место распила
аккуратненько пластырем залепила.
Я давно разлюбить его страстно желала,
я по капле его из себя выжимала,
и калёным железом всердцах выжигала
этот редкий гибрид ишака и шакала.
Впрочем, это сужденье избыточно пылко.
Он бывал очень мил: то букет, то бутылка
золотого как солнце портвейна Аргвета.
Он бывал очень мил — я запомнила это.
Я его отпустила во внешние круги
(упустила — дурёха — ликуют подруги)
и хотя ослабела, как после краснухи,
но посмела, сумела, взяла себя в руки.
Вы не верите мне, мои речи наивны,
я ж в порядке вполне — ставлю бакс против гривны,
что уже не болит, что уже отзнобило.
Он конкретно забыт. Я его разлюбила.

Такая старая сказка

                           У пруда русалку кликаю,
                           А русалка умерла.
                                             Анна Ахматова

Все свои проблемы Золушка
порешала, коль не врёт,
а Анюта, как Алёнушка
у болотца принца ждёт.

Здесь когда-то было озеро
ясноликое весной,
но листвою заторосило,
камышами заросло.

Здесь плыла над молочаями
златокрылая пчела,
здесь Русалочка печальная
в тихом омуте жила.

Я спускалась в воды вешние,
мы болтали с ней вдвоём
про дела свои сердечные,
о своём и о своём,

говорили мы и жалились
на судьбу и на тоску
и как маленькие шарики
те слова слетали с губ.

Мы мечтали с ней в открытую
стать в неведомых краях:
я — принцесой златокрылою,
а она — такой как я.

Hо, увы, концовку складную
сочинить мне не дано —
не прервётся сказка свадьбою,
не запенится вино.

Затянула поволокою
тина озеро до дна,
я гляжу во мглу глубокую
много лет совсем одна.

* * *

Ты ко мне прилетишь на крылатом коне,
ты примчишься ко мне на рогатом тролле-
йбусе. Мой силуэт ты увидишь в окне
и подкатишь ко мне на крутом "шевроле".

Я тебя проведу в свой заветный бедроом
(наплевать на еду, нету проку в съестном)
и приватно качну откровенным бедром
(обалденном, как у комсомолки с веслом).

Hам с тобой не варить, извиняюсь, ухи.
До тех пор, пока не проорут петухи,
ко всем прочим безумным утехам глухи,
мы измучим друг друга, читая стихи.

Мадам, уже падают листья

Я играла с осенью
в подкидного,
заходила сослепу
с козырного,
отбивалась мелочью
и продула.
В общем, глупость девичья,
дурой-дура.
С осенью запасливой
спор хреновый —
у неё за пазухой
туз кленовый,
а в карманах падкие
червы-дамы.
Целыми охапками
накидала.
Только я не дёргаюсь
и не плачу,
есть надежда твёрдая
на удачу,
ибо по преданию
и по слухам
на любовь-страдание
будет пруха.

* * *

Морковка, лук, кусок говядины,
бутылка красного вина.
Чего-то приготовить надо бы,
да я в готовке не сильна.

Мне, несомненно, было проще бы
взамен суфле или гляссе
подать к столу овёс пророщенный,
но визави, увы, не сэр.

Мне невтерпеж дождаться вечера,
а надо думать про еду,
и я покорно гуттаперчевый
ломоть кладу в сковороду,

сама в мечтах, как без посредников
я поменяю тет-а-тет
на пять заснеженных подснежников
невразумительный лангет.

Кошка моя

Она лежит, царевна Hесмеяна
на краешке потёртого дивана
хранительница редкостных кровей,
привнесшая во тьму металлорока
из тьмы Египта, из средин Востока
давным-давно забытый культ зверей.
Она бела, она белее вьюги,
белее даже, чем блестящий уголь
форсункой раскалённый добела
(и я такой когда-то, да, была).

Hа краешке, на стареньком диване
оживший сфинкс, живое изваянье
далёкое проблемам большинства
не ведает, что я её хозяйка,
но знает, что я просто прихожанка,
случайный люд в чертоге божества.
Ей не важны приходы и уходы,
учительнице жизни и охоты
важна одна неведомая цель.
Я у неё учусь, кусая локти,
до нужного момента прятать когти
с невозмутимой маской на лице.

* * *

Принесла молоко, налепила котлет.
Муж пришел никакой, но с коробкой конфет
и с роскошным цветком, и с холодным пивком,
и с таким же, как сам, еле тёплым дружком.

Вот такая мура снится мне через день.
Может, замуж пора или ну его в пень?

Пигмалион

Открыть, осуществить, назначить имя,
придать черты, короче — воплотить
всё то, что лишь фантомами ночными
с утра казалось, нанизать на нить,
одеть, раскрасить, показать в движеньи,
добить детали: галстук, шляпу, зонт,
и — полюбить до головокруженья
(или крушенья — как уж повезёт).
Явить на суд — вот божия награда,
оберегать, как любящая мать,
от злого слова и косого взгляда,
страдать, рыдать, кусаться, ревновать.
Потом — остыть, забыть (я понимаю —
уже другим забита голова).
Hо иногда — вдруг что-то вспоминая —
у публики просить списать слова.

Это я, Эллочка

Итак, она звалась Анютой.
Звучит свежо, но почему-то
поэт, чего-то перепутав,
не напечатал этих слов.
Хотя, возможно, что сама я
горшки побила, наломала
немало копий и немало
березовых горючих дров.

Сегодня я зовусь Эльвирой.
А жизнь — дерьмо. Hа этой милой
сентенции запас иссяк.
Интеллигентная особа,
моя подружка Фима Собак
про это рассказала б так:
"В кипучем жерле карнавала
вуалькой тонкой, словно шелк,
глаза напрасно закрывала —
он все равно меня нашел.
В колючем чреве сеновала
(какая прелесть — сеновал)
глаза напрасно закрывала —
он все равно поцеловал.
А в жизни я назло трамваю
хожу пешком и закрываю
глаза напрасно до утра
et cetera, et nihera".

Красиво. Я так не умею.
Талантов нет и не имею
языкознания основ,
и даже если (охи-ахи)
послать кого-то надо на хер —
увы — мне не хватает слов.
"Хо-хо" и "блеск" — вот мой экстремум,
не различаю Леца с Лемом,
не знаю, кто такой Софокл,
но преодолевая узы
примитивизма новоруса
я стану скоро как Сафо.
"О, богоизбранный Фаон,
лицом подобный Аполлону!
Я занимаю оборону,
но жребий мой уже решен:
тебя влечет к иному лону,
и я принадлежу другому —
возьми меня, o, Посейдон".
Иль вот: "Путем любви и страха
из порта Троя в порт Итака
плыл плот с ватагаю друзей,
но из-за козней Зодиака
печальна участь Телемака
пока в дороге Одиссей".

Прикинь себе — картина маслом.
А я две фразы знаю классных:
"хамишь, малыш" да "ни пера".
Однако же пора, пора.
Уже пора почистить зубы
и перышки, намазать бубен
и убираться со двора.
Гип-гип ура! В моем стакане
еще осталась пара грамм.
Хотя мон вэр и нэ па гран,
однако голова — в тумане...

Автореквием

Я умерла, когда лоза цвела.
Она цвела, а я сыграла в ящик.
Ты сам мне в крышку вбил рукой дрожащей
последний гвоздь. И росчерком пера,
не пожалев талантов и чернил
и пошутив, что не исчерпан порох,
великолепно написал некролог
и надпись для надгробья сочинил.
Там было что-то крепкое в конце —
я пробежала по диагонали
и поняла, как много потеряли
мы все в моем исчезнувшем лице.
Я изнутри раскапываю холм,
с груди сдвигаю тяжкий камень блочный,
чтобы к тебе явиться в час урочный
между вторым и третьим петухом
с одним вопросом: "Как цветет лоза?"
И далее, обыденно и пресно:
"Листы моей истории болезни
не ты ль, мой драгоценный, исписал?
Талантливый прозаик и поэт,
подумай, я не тороплю с ответом".
Hо облетело лето пустоцветом
и сделало ненужным твой ответ.

Послесловие

Я пришла попрощаться,
хоть лежала на дне,
мне не выдалось шанса,
жребий выпал не мне,
мать родная забыла,
отступились друзья,
захромала кобыла,
перетерлась шлея,
и прекрасный собою
волоокий король
нёс мне муфту соболью,
а донёс только боль.
Hо сильней ледокола
кровь шальная моя,
никогда это горло
не затянет шлея,
пусть опять сквозняками
задувает свечу —
я танцую с волками
и сквозь слёзы шучу.
Я начну по-другому
и впишусь в поворот,
слишком мелок мне омут,
тесен водоворот.
И в бреду не приснится,
что была я слаба...
Вот, пришла объясниться,
да забыла слова.

Пробуждение
(по рисунку Юрия Мака)

Она меня предупредила,
чтобы я лиха не будила,
она мне говорила тихо:
мол, не буди и отойди,
а я известная трусиха,
я лихо видела лишь в книгах,
а тут — реальная интрига
на скучном жизненном пути.

Мне представлялось: Черный Всадник,
сломав забор и палисадник,
разрушил кров и даже стены
сравнял практически с землей.
Безликий хаос в лунных бликах
он — олицетворенье лиха —
из тьмы, из-под корней растений
сегодня прискакал за мной.

А я стою в одеждах белых,
неопороченная дева,
глаза лучатся словно стразы
Владычицы Галадриэль.
(Вот здесь в диагональ экрана
удачно смотрится реклама:
"Те Анки не боятся грязи,
которые — за Ариэль").

О чем я? Да. Одна чувиха
сопраном, сорванным от крика,
велела не тревожить лиха,
пока не началась беда,
а я ей что-то возразила
и даже где-то надерзила,
хотя, эпическая сила,
такой была я не всегда.

Короче, разбудила лихо,
похожее на Лёху ликом,
оно сурово и небрито,
как чегеварский партизан,
и на лице его открытом,
слегка помятом и размытом,
сверкают, словно габариты
кроваво-красные глаза.

Почетный член всех групп и списков —
от инвалидности до риска —
такой, пожалуй, напугает
и тех, кто похрабрее нас.
(Реклама: если вы так близки
с тем, кто вчера напился виски,
что и про-зет не помогает —
используйте про-тивогаз.)