Псалом
Даже у серафима, дующего в трубу,
Щеки из натуральной кожи.
Но только резиновыми, как у мистера Диззи, щеками
Можно выдуть обиду на эту злую судьбу.
Ответь почти что тебя утерявшему, Боже,
Зачем со своими доверчивыми щенками
Поступаешь буквально, как с сукиными детьми, -
Заместо пропитанных млечным соком сосцов
Зачем ты их топишь в зловонной луже
Готовых принять за тебя плетьми,
даже пасть костьми?
И это тот, кто вечен, безмерен, щедр, образцов.
Учти, в результате тебе же и будет хуже.
Потому что, допустим, вера в тебя останется, да,
Ведь на этом месте не может быть пустоты,
Но это будет другая, скверная вера,
Это будет смесь нерастраченного стыда,
Непроявленной чести, засвеченной чистоты, -
Это будет чадить отовсюду, пока не затмится сфера.
Но напрасно дьявол, если он всё-таки есть,
Станет рассчитывать алчно, что ему
Отойдут наши бедные души, взыскующие сердито?
Всё тебе посвящается, Боже, и пылкая лесть, и жалкая месть,
К твоем обращаемся всеохватному, Боже, уму,
Твоего домогаемся беспроцентного, Боже, кредита.
11.11.98
Стихи об охранной деятельности
Не верить в то, что делаешь, нет сил,
А верить не хватает простодушья,
Одно и остается - ждать наитья,
А там кривая вывезет. И даже
Забавно будет обнаружить смысл
В пупырчатой и злой абракадабре,
Привычно зафиксировавшей в столбик,
Что свет не бел и время невпопад...
Я охраняю мертвых лошадей,
Безмолвием давясь и заплетая
Извилины себе же самому.
Все свинство и скандал, так почему
Природа образумить нас не может,
Наоборот, язвит и возмущает
Безумье страсти в жалком существе,
А это беспорядочное рвенье
Наружу из порток, из дряблой шкуры
Куда попало, лишь бы не остаться
Наедине с собой, - все то же свинство,
Скандал и дефлорация души...
Я охраняю мертвых лошадей.
Как написал художник Брусовани, -
"Единственный в округе иудей
не ждет гостей и лечь готов костьми
во имя сей лошажьей благодати".
Ну что ж, похоже, так оно и есть.
Теперь бы научиться не метать
Отборный маргаритас анте поркас
Тем паче, что запасы маргаритас
Сошли на нет, а поголовье поркас
Столь жизнестойко и многообразно,
Что вроде бы я и один из них.
Вот славно: пред собою мечешь бисер
И хрюкаешь, довольный. Неразъемность
Системы и, тем более, двойной
Сродни судьбе и счастье безгранично...
Я охраняю мертвых лошадей, -
Сие не аллегория, а действо,
Сводимое к бездействию в ограде,
Где здание Конюшен Пенсионных -
Донжон, зубцы, готическая кровля,
А рядом императорское в прошлом,
Едва ли не единственное в мире
Кладбище лошадиное; и я здесь
На сутки через трое ближе к ночи
Единственный не конь, зато живой
20.10.99
* * *
Заколебали вконец уровень мирового океана.
Сквозь озоновую прореху того и гляди
Кто-нибудь непредсказуемый высунется по пояс,
Как на старинной гравюре,
Представляющей мироздание.
И уже объявили, что вот-вот
Желающие смогут начать
Заниматься самоклонированием,
Воплощая в явь очередную иллюзию бессмертия...
Завидев Мессию, мы восклицаем - "Боже!
Какое знакомое лицо!
Заслышав "быть или не быть", раздраженно бормочем -
"Нам бы твои заботы",
Занюхав друг другом, некоторое время молчим,
Но счастье не убывает...
То есть, в принципе, жить можно,
Тем более, что никто и не возражает.
Для упорядочения этого неутомительного ощущения
Не хватает буквально пары пустяков,
Например, чтобы сыр сделали бесплатным
Не только в мышеловках,
Или внятного предложения
Рассчитаться по порядку номеров.
А главное, господа,
Следует понять раз и навсегда,
Что желание жить долго и счастливо
И умереть в один день -
Есть чувство вполне добровольное,
И поэтому тех, которые недовольны,
Настоятельно просим покинуть
Наш небольшой, но непрерывный
И весьма поучительный праздник.
10.11.98
Вариации на вечную тему
"Страшно, страшно поневоле
средь неведомых равнин..."
А.С.Пушкин
Снова жизнь перестаралась в оказании услуг.
От избытка впечатлений так и тянет постареть,
Заглушая птицу кашлем, обрекая луг на плуг,
Загружая пустяками недопрожитую треть.
Но не стоит обольщаться - затаись и последи.
Результаты не замедлят, будешь выжат либо вжат
Ангел слева, ангел справа, свято место посреди,
Просто некуда деваться, нет же, вот они - кружат.
С недоразвитой душою за незакланным тельцом
Довыплясывался, братец, подступили чередой:
Этот с черепом угольным, тот со складчатым лицом,
Кто по-грачьи носоротый, кто с бизоньей бородой...
И горазд бы откреститься, да не вырваться отсель;
Окружают, заряжают, имитируют уют,
Водят воды, сводят своды, кару селят в карусель,
Ту же ведьму в тот же замуж тем же раком выдают.
Тут держал один из многих небольшое интервью,
Как он сямо и овамо на решительной ноге,
Как он лиру приторочил к огнестрельному цевью,
Как он вывел из забвенья Чернышевского Н.Г.
Как он любит ранним утором по пороше, по росе
Типа странною любовью, перегноем в борозде.
А другой из тех же самых на газетной полосе
То ли молится вприсядку, то ли пляшет по нужде.
Чревочесы, мракомесы, поедатели белил,
Горбуны, строфокамилы, струг с персидскою княжной...
Будь я проклят, если с вами хоть когда-нибудь делил
Это лето, это небо, этот жребий раздвижной.
* * *
С возрастом жить не то чтобы скучно,
но как-то лень,
В особенности когда на малоосознанном
повороте
Замечаешь на месте посаженного тобою дерева
распертый кольцами пень,
А внутренний голос выводит полную ахинею,
но высоко и трагично, как Паваротти.
Ощущение, что все время спускаешься,
по счастию, не в забой,
А просто скользишь по склону:
пятки врозь, на глазах тряпица.
По ночам приходят покойники,
но не зовут с собой,
Наоборот, смущены, растеряны
и просят не торопиться.
Транспорт становится все менее общественным,
приближаясь к кольцу,
Некоторые сошли еще раньше,
чем некоторые сели.
Улыбка принадлежит уже, по преимуществу,
черепу, а не лицу
И является следствием совершенно
не ведущей к улыбке цели.
Светоч давно не греет,
опять же слова не изреки,
Чтобы тут же ни бросились утешать
в сто глоток, дудок, трещоток.
И кто-то постоянно подмигивает
с неба, с дуба, со дна реки,
И, в принципе, даже понятно, кто,
но повод пока не четок.
Similia similibus *)
"Смертию смерть поправ..."
(пето во храме на Пасху)
"Смертью смерть" - звучит, как строка
Из некоей метафизической
таблицы умножения.
При этом все попытки сие расшифровать
Непременно сведутся к поискам шифра,
На чем и зациклишься постепенно.
Не проще ли темный фрагмент
вернуть контексту,
Да и пропеть всю песнь целиком
Заунывно и строго...
Песнь песней - оно конечно,
Но ведь надо и совесть иметь,
Не в том, естественно, смысле,
Как это принято у некоторых мужчин,
Пытливо исследующих все, что шевелится,
А уж подвижнее совести
И не сыщешь по нашим-то временам,
Только клин подбери,
А зазор завсегда прозияет...
Клин клином - однако есть же и другие способы
Приведения себя к общему знаменателю:
Сходить ва-банк, постоять грудью,
сплясать от печки,
Не забывая при этом выдавливать
из себя по капле
И постоянно пытаясь войти в одну и ту же.
А уж попереть при случае что угодно чем попало,
Хотя бы даже и смертью смерть -
Так это само собою.
------------------------------------------
*) Similia similibus - подобное подобным (лат.)
* * *
Преисподняя стресса.
Сколь себя ни трави,
Сатанинская месса
Отдается в крови
Металлическим звоном,
Недобитым тельцом
И еще повезло нам,
Что не смертным кольцом.
То есть, в принципе живы
И под вопли попсы
То мы пляшем, как Шивы,
То чумеем, как псы.
Наши спутники - в небе,
Наши пяди - во лбу,
Наши бравые беби
Развращают судьбу.
Души в поисках ниши
Изуверства среди,
И скребучи, как мыши,
Наши чувства в груди.
Где не в масть пожилому,
Где любому в облом,
Там поэт по живому
Промышляет кайлом,
Учит жить шаромыжник,
Потешает бандит,
Столбовой передвижник
Рафаэлем глядит.
В рассуждении крова
Или, скажем, постов
Иванов за Петрова
Чуть не замуж готов.
Переев марципанов,
Ошалевши от крыс,
У Скворцова Степанов
Основное отгрыз.
В общем, все как и было
В жизнерадостном сне
Молодого дебила
На гражданской войне.
19.11.98
Второе лицо
Ты всё, что сумел, разбазарил,
Про всё, что успел, умолчал,
Слезами тяжелыми залил
Голодного детства причал.
Там ёрзала грёза на средней
Инакоязыкой волне,
И шхуна из гриновских бредней
Тебя миновала вполне.
Грядущее голосом жести
Сулило от сонных щедрот.
Заносчивый выкормыш чести
Выстукивал пульсом фокстрот.
Играя на грани шаманства,
Цитаты тасуя во рту,
Из трёх оснований пространства
Ты слишком ценил широту.
Искал в балаганах интима,
Пускал по рукам намолот,
И верил, что всё обратимо,
И времени было взаглот.
Заглот оказался не шибок.
Ощупав созревшую тьму,
Ты понял - довольно ошибок,
И бросился жить по уму.
Возжечь вознамерился свеч нам,
А мы понавешали ламп.
Посеял разумное с вечным -
Взошли почесуха и штамп.
Пустился Тезеем за нитью,
А стены едва до колен.
Попробовал вновь по наитью,
И снова почувствовал тлен.
И каждая эта затея
Тебя обращала туда,
Где лист календарный желтея
Спешит не оставить следа...
Однажды, теперь уже скоро,
В толпе бубенцами звеня,
Ты в зеркало зыркнешь из хора
И вдруг обнаружишь меня,
Худого, с навязчивой хохмой,
С ещё не осевшей спиной,
Увидишь и выдохнешь: - "Бог мой,
Он станет когда-нибудь мной".
28.04.98
* * *
Мертвый сидит на корточках
с деревянным, как меч, лицом.
Позади полоса препятствий,
но одышка уже прошла.
У Господа всё по-прежнему:
пленных там не берут.
И потом непонятно, где это,
но мёртвому всё равно.
Те, кто успели первыми,
смогли обнаружить здесь
смерть как предмет дедукции,
метафизики злую взвесь.
Затем подтянулись прочие,
спросили - "Чего он вдруг?"
"Пульса, - ответили первые,
- нет ни в одной из рук".
Про смерть говорят по-разному,
смотря про каких особ -
Отбросил, отдал, сподобился,
скончался, угас, усоп,
Тоннель, - говорят, - сияние,
согласное пенье труб,
Светло, как на детском празднике
и только мешает труп.
Когда ты нимб имитируешь
очередным нулём,
Вдруг смерть обретает дыхание,
образ и календарь.
И тянет присесть на корточки
и охладеть к тому,
Как люди вокруг торопятся
пульс у тебя найти.
06.04.98
* * *
"Мир ловил меня, но не поймал..."
Григорий Сковорода
Мир от меня отстал. Возможно, что забыл.
Сказать ли - повезло? Не знаю, не уверен.
Неволюсь тем, что есть. Так, глядя на кобыл,
Судьбу благодарит тяжелобрюхий мерин.
Так басенной лисе не в тему виноград,
Так песенный сурок забил на савояра.
Мир от меня уплыл: ни терний, ни наград,
Лишь зеркало из тьмы подмаргивает яро.
Напрасно я считал, что нет меня среди
Угрюмых долбунов, заносчивых и хитрых.
Напрасно я себе командовал "Следи" -
Но не было меня ни в перечнях, ни в титрах.
Надменность красоты, насмешливость ума
Напрасно я ценил и примерял напрасно.
Навязчивый, как стыд, как вера, как чума,
Кидался на рожон и выглядел непраздно.
Сошло. На нет и с рук. Искомая строка
Колеблется едва, влекома тёмным даром.
И всё-таки я жив. Невыносим пока.
И ласково дышу на ладан перегаром.
02.11.98
