С этим юным созданием
Мы слонялись по зданиям.
Шебуршит с опозданием
Молодое вино.
Фотокамеры, клацайте.
Где же вы папарацци, те
Что находят в пятнадцати
Потайное пятно?

Зашипели, завидуя:
- Ах, какая завитая.
И течет ядовитая
В тесный ворот слюна.
Вроде вышел с ней поздно я.
То ли ночь слишком звездная,
То ли муха навозная
Превратилась в слона.

Рандеву без конкретики.
Соблюдение этики.
Ни цветов, ни косметики,
Ни французских духов,
Ни дешевой эмульсии,
Только палец на пульсе, и
В юном теле конвульсии
И экстаз от стихов.

Под потолком повисли топоры.
Накурено, но мне до топора ли…
Курносый чайник выпустил пары
И покраснел до кончика спирали.

Я от спирали жадно прикурю.
Меня ударит током ненароком.
Я скважину глубокую бурю
В своем мировоззрении убогом.

Поэту воздается за труды.
Во лбу фонарь космической подсветки.
И тонны извлекаемой руды -
Итог моей геологоразведки.

Тянуться щупальцами спрута,
Вонзать упругие присоски,
Таращить бельма пучеглазо
И мимикрировать над ней.
Втащить в собачью халабуду,
И не помяв на ней прически,
На тело в форме контрабаса
Дышать из огненных ноздрей.

Накрыть верблюжьим одеялом,
Казаться кротким, а не дерзким,
И при позывах к рукоблудью
Давить ногой на тормоза…
Меня мамаша изваяла
Не Аполлоном Бельведерским.
И даже вскармливала грудью,
Надев повязку на глаза.

Я был в Непале и на Кубе
Как резидент и переводчик,
Кружил по свалкам в самосвале,
Ел только хлеб, сухой, как жмых.
Но на одной секретной клумбе
Сорвал ей аленький цветочек,
Который зорко охраняли
Бойцы в беретах голубых.

Я тешусь мыслью вожделенной:
Одну ее любить до гроба.
Почить у скважины замочной,
Сраженным ею наповал.
Она отнюдь не мисс Вселенной,
Всего лишь вице-мисс Европы.
К тому же северо-восточной.
Я сам ее короновал.

Пора идти судьбе на перекур
К прохладным бризам, к теплым батареям.
А мне - смешить в гриль-баре дохлых кур,
Обложенных киндзой и сельдереем.

Люблю подсчет цыплят, а не очков.
Шкворчанье заменяет шум оваций.
В румяные бока окорочков
Люблю губами жирными впиваться.

Я косточки обсасывать люблю
Ощипанным подругам не до смеху,
Но я их кое-как развеселю
Пока проруха катится в прореху.

Духовных разносолов попурри
Кружит перед глазами в темпе вальса.
Судьба мне говорит - иди питайся.
А я ей говорю - иди кури.

Жест, выражающий слово "отъезд",
Бессилен, как бабка с клюкою.
Едва ли не самый беспомощный жест -
Прощальные взмахи рукою…
С перрона куда-то в плацкартную клеть,
Шаги учащая по ходу,
За той, кого хочется просто иметь,
Как небо, как солнце, как воду.

Я невоспитан, невменяем,
И папа с мамой говорили:
- Мы на другого обменяем
Или другую даже, или

Сдадим в любую богадельню.
Из сердца вон, от глаз подальше.
И пусть сидит над колыбелью
Старуха с мордой генеральши.

Я плакал, клялся и божился,
Вникая в строгую мораль, но
Я так морально разложился,
Что загниваю натурально.

Отец дрожит, как лист осины,
Сучит ногами, воздух месит.
И дерматологи бессильны,
Когда дерьмо сквозь поры лезет.

А если я с балкона квакнусь,
Свезут в больницу, спросят - сдох? Нет?
И всех обрадует диагноз:
Не беспокойтесь. Скоро сдохнет.

Меня кормить не будут с ложки
Матрас и простынь отсыреют.
И только девушка с обложки
Карман нагрудный мне согреет.

Какая глянцевая кожа.
Как ветер волосы колышет.
Я в первый раз воскликну - Боже!
Он в первый раз меня услышит.

Как мило плескалась ты в мутной речушке,
Пока я трусил с рюкзаком к садоводству.
Твой голос напомнил визжание чушки,
И я удивился невольному сходству.

Нет-нет, не похожа была на скотину
Красотка в лучах раскаленного диска.
А слепень, жужжа, опустился на спину,
Как будто не слыша свинячьего визга.

Я скинул рюкзак, положил у причала
И съел бутерброд с колбасой всухомятку.
О, как оглушительно ты закричала б,
Когда б я тебя укусил под лопатку.

Я молнии в звездное небо метаю:
Чому я не слепень? Чому не летаю?

Облака, как кудрявые овцы.
Ветер делает локон тугим.
Но откуда-то взялись барковцы
И сравнили их с чем-то другим.

В небе месяц висит, как подкова.
Он посыпан яичным желтком.
Но явился преемник Баркова
И подумал о чем-то другом.

Брошу милой цветы в изголовье.
Со свечи потечет парафин.
Но мерещится что-то барковье
В мягких складках пуховых перин.

И сверкнет похотливое око,
Проскользнет, словно блик по ножу.
Импотентен я в стиле барокко.
Я бесспорно без порно пишу.

И становится горше полыни
От того, как я вижу интим.
Ведь в богине есть место вагине,
Свято место не будет пустым.

1.

До чего же искусно насвистывал рак
На высокой горе соловьиные трели.
Даже я разомлел, как последний дурак,
Но его альпинисты сварили и съели.

2.

Милашка из мыльной рекламы
С фигуркой точеной, как нецке,
Носила дубленку из ламы,
Который был раньше тибетским.

3.

Меня у филармоний не встречай,
Я в музыке классической не профи.
Но знаю, что Чайковский пел про чай,
Поэтому Прокофьев пел про кофе.

4.

На сеновал зашел без опасений,
Не преминув одеться и обуться.
Я не искал иголку в этом сене,
Она сама нашла, куда воткнуться.