За дверью стояли два человека, Я тихонько сказал: "Я болен. Ани холе". По голосу я узнал Аркадия Ионовича. Я понимал, что сейчас его морда вытягивается до лошадиных размеров. Через секунду он проорал из-за двери: "По-хорошему открывай. Холе! Я тебе дам, сука, “холе”. Привел ко мне с котом".
          - Я правда не могу открыть, - сказал я через дверь и посмотрел в замочную скважину. Аркадия Ионовича было не узнать. Я не успел рассмотреть его третьего дня. Наверное, он всю неделю пил, потому что его лицо опухло и стало несимметричным. За ним следом лез Габриэлов с котом в лиловом портфеле. Взгляд у Габриэлова был совершенно безумным. "В чем дело, Миша, перестаньте дурить! Я же предупреждал вас, что не смогу взять с котом!" - "Я - кавказский человек!" - огрызнулся Габриэлов враждебно. "Да молчи ты, кавказский человек. Миша, может вы сами возьмете кошечку? Хороший очень кот. Он говорит, что кот знает четыре языка. Как академик Аверинцев. Даже азербайджанский знает. На кой черт ему тут азербайджанский?!"
          Я снова посмотрел в скважину: из-под молнии выглядывала вялая черненькая кошечка, наверное, с полгодика. На шее у нее болталась не ленточка, а такая болотная веревочка, которыми затягивают бандероли.
          - И вы знаете, что самое неприятное? Он всерьез собирается этого кота убить, зашибить его дверью. - Придется убить, - печально сказал с лестницы Габриэлов, - ей не выдержать зимы. Ее сожрут. Домашняя кошечка. Четыре языка знает.
          - Но он согласен под залог. Если вы заплатите двадцать пять новых шекелей, то он согласится кота отпустить. Тогда он уже не будет так переживать, что кота сожрали. Он очень тонко устроен. Он - кавказский человек.
          - У меня столько нет, - сказал я с досадой. - Я могу вам дать равно половину залога. И ни копейкой больше. Сходите к Арьеву на плац-Давидку, он додаст.
          Я просунул в щель двенадцать новых шекелей, а мелочь подбил под дверь ногой. "Одной по сто не хватает", - сказал Аркадий Ионович, - Пошарьте чем-нибудь под дверью.
          Я понимал, что Габриэлов этих денег даже не нюхнет. Но мне хотелось откупиться от Аркадия Ионовича, чтобы он не корил меня весь год удавленным котом. В щель было видно, как мои гости внимательно пересчитывают деньги, потом, к моему удивлению, Габриэлов уложил их в карман демисезонного пальто.
          - Вам не удастся купить билет за одну сраную кошку, - засмеялся Аркадий Ионович.
          - Нечего столько болтать, - злобно ответил Габриэлов, - туда можно ехать морем.
          Я заметил, что за одни сутки Габриэлов приобрел над Аркадием Ионовичем непонятную власть.
          - Вы же профессиональный нищий, - равнодушно буркнул Аркадий Ионович, - на черный день...
          Дальше я не расслышал. И они ушли к Арьеву. Аркадий Ионович обязательно хотел пройти через бухарский скверик, где выпивал Боря Усвяцов с компанией ешивских знакомых, и им, конечно, должна была очень понравиться эта процессия с котом. Тем более, что Габриэлов шел в дымчатых очках, которые он где-то утащил, и с портфелем! Но Габриэлов упорно сторонился русских.
          По дороге они зашли в несколько парикмахерских, пытаясь продать кота. Все-таки двадцать пять шекелей было очень дорого. Пока соглашались взять только две девушки-аргентинки, но у них не было денег, а бесплатно Габриэлов отдавать кота не хотел. Арьеву они позвонили снизу и сказали, что они от Михаила Васильевича.
          Женя Арьев - поэт, но по утрам он служит. Он не праздный поэт. От службы у Жени болит печень. Про это он и пишет. Он пишет стоя. Застынет у витрины и может простоять целый час. Но он ничего не видит и не слышит: он представляет себя на улице Лермонтовской. - Вам чего? - тоскливо спросил он в трубку.
          - Мы вам привезли кота, - сказал Аркадий Ионович.
          - Какого кота? - нервно спросил Женя.
          - Хорошего, породистого кота, - сказал Аркадий Ионович, чтобы его успокоить, - просто замечательная кошечка. Мы вас ждем на втором этаже около "информации".
          - А нельзя ли нам с вами все обсудить по телефону? - пролепетал Женя.
          - Нет, - жестко отрезал Аркадий Ионович, - если вы не можете спуститься, то мы к вам поднимемся сами.
          - Да я спускаюсь, спускаюсь уже, - обреченно выдавил из себя Арьев.
          Пока Женя не спустился вниз, они бродили по видовой площадке вокруг большого фикуса. Габриэлов хотел выпустить кота прогуляться на веревочке, но Аркадий Ионович сказал, что в портфеле кот выглядит солиднее.
          Ждать им пришлось минут десять. Увидев их, Арьев сразу все понял и запаниковал. Больше всего он боялся, что они могут явиться к нему в офис. С ним в комнате сидело несколько толстых румынок из "Национальной службы", которые давно были уверены, что у Арьева именно такие друзья. Или Аркадий Ионович с Габриэловым по пути сволокли бы чего-нибудь со столов, и румынки всегда теперь будут думать на него.
          Габриэлов сразу же стал доставать из портфеля кота. - Ну, будете брать? - любезно предложил Аркадий Ионович. - Решайте. Двадцать пять новых шекелей. Ровно. "Бидиюк". Иначе этот товарищ, которому принадлежит кот, грозится задавить кота дверью. Ну что вы побледнели?
          - Так убивают котов, - как эхо отозвался Габриэлов. - Да что это с вами? - повторил с удивлением Аркадий Ионович, вглядываясь в Арьева.
          С Женей действительно творилось что-то невероятное. Какая все-таки тонкая организация эти поэты! Я отныне просто зарекся засылать к ним своих товарищей. Потому что - тьфу - любые ничтожные происшествия вдруг неузнаваемо коверкают их жизнь. Неожиданно на службу к поэту являются два полутрезвых хмыря с котом на веревочке. И вот вся жизнь, которую поэт тщательно планирует с утра, отвратительно катится неизвестно куда. Он вдруг забывает про пенсионный фонд, заработанный каторжным трудом, он забывает про свой еврейский индекс, забывает про любовницу-англичанку, которая привыкла шляться по филармониям, а это тоже влетает в копеечку, он забывает про все на свете! И дело не в деньгах. Арьев выгнулся, заметался и раздул ноздри. Поэт-концептуалист, Арьев не мог являться к себе в контору с котом! Но и дать этим хамам задавить дверью кошку - нет, это тоже было выше его сил. Казалось, что выхода нет!
          "Подождите меня здесь, - рассеянно сказал он своим гостям, - я сейчас!" Какое там "сейчас!". Ни то, ни другое, ни третье! Наверх, к себе в контору, Арьев решил никогда больше не подниматься. Он просто вышел на улицу, поежился от холодного ветра и побрел куда-то по улице, обдумывая про себя определенный план. Дело в том, что совсем накануне Арьеву предложили заведовать отделом в некотором таинственном издании, и хоть он невероятно кипятился и кричал, что его перо непродажно, но потом что-то его отвлекло, он затих, и к этой непродажности уже не возвращался.