|
Тимофей Алёшкин КРЕПОСТЬ
F. Или FUG. Или FUGITIVUS, если у городского палача есть нужные клейма.
Fugitivus. Беглый. Каждый раб хочет сбежать. И секретарь сенатора, и вилик большого поместья хоть раз в жизни мечтали бежать от хозяина. Прочь. Перестать быть рабом. Хотя бы на один день. Хотя бы на миг. Hе все рабы могут сбежать. Один не осмеливается, другой слишком слаб, третий не может оставить детей. Многие пытаются. Получается не у всех. И не каждый из тех, кто сбежал — беглый. Fugitivus.
* * * Под утро Спартак в последний раз говорил с Ганником. Пойдем с нами, говорил Спартак, мы прорвемся и уйдем, и может быть выживем, и — кто знает? — может быть еще вернемся. Hет, брат, ответил Ганник, я не уйду. Это мой город, здесь мой дом, здесь я родился и здесь умру. Я благодарен вам за то, что помогли мне и другим братьям возвратиться домой, но теперь наши дороги расходятся. Они обнялись и Ганник ушел.Ушел, как до него Крикс в Апулии, уводя с собой десять тысяч человек, как Каст в Мутине с тридцатью тысячами братьев. Ушел, чтобы больше не вернуться. Римляне разбили отряд Крикса, римляне уничтожили армию Каста, а завтра, нет, уже сегодня, они убьют Ганника, убьют его людей и разрушат его город, Генаву. Генава, последняя крепость аллоброгов. Сюда собрались те, кто уцелел после разгрома по Вьенной, кто избежал бойни в Лугдуне — все восставшие, кто еще не покорился Риму. В Генаву отступила и армия Спартака. Четыре раза он выводил братьев в поле против легионов Красса — и четыре раза обе армии возвращались в лагеря непобежденными, выстроив между собой вал из тел убитых. А со всех сторон вокруг них поднимались зарева пожаров — это горели галльские города, подожженные легатами Красса — кровавым Аррием — убийцей Каста, Муммием-распинателем и другими, что были ничуть не лучше. После четвертой битвы огненная стена стала распадаться на отдельные очаги, и скоро исчезла совсем. Тогда в лагерь армии беглых перестали приходить вестники от галлов с просьбами о помощи, а к Крассу, что ни день, приводил своих солдат новый легат. Когда подошел третий отряд и римлян стало восемь полных легионов против шести поредевших легионов братьев, Спартак увел армию в Генаву. Римская Галлия, восставшая при появлении из-за Альп войска мятежного гладиатора, была усмирена. Рим опять победил. Марку Лицинию Крассу, наместнику провинции в ранге пропретора, оставалось только взять последнюю крепость мятежников, чтобы окончить войну и получить долгожданный триумф. И Красс не медлил. Римляне подошли к городу через три дня после Спартака. Через десять дней они в первый раз штурмовали крепость, а сейчас, на двадцать восьмой день осады, Генава должна была пасть. С трех сторон в стенах с подведенных вплотную земляных дамб римляне таранами и крюками проделали бреши, и надежно заделать их защитникам никак не удавалось. Вечером лазутчикам удалось подслушать, что штурм назначен на завтра. У римлян тоже не сомневались: крепость падет. Спартак проснулся рано сегодня, да он почти и не спал. Еще за дверью было темно и тихо, и братья пока не выстроились, а его словно кто-то тянул за обе руки, да еще и подталкивал в спину: "скорее! скорее же!" Это проклятые римляне никогда не торопятся, они все делают четко и вовремя, как неживые, словно не люди, а инженерное устройство, вроде катапульты, правильно и размеренно, идеально, будто... но нет, они не боги. Богов нельзя победить. Римлян — можно, он сам их побеждал. Можно, если ты окажешься сильнее, хитрее, умнее волчицы-республики. Или быстрее. Сегодня, правда, победит не быстрота, но она тоже понадобится. Спартак позвал Диниса и Тарсу, ожидавших снаружи, они вошли и проворно застегнули и заштопали его в полный доспех: простеганный толстый набрюшник, тяжелый литой греческий панцирь, к которому Спартак так и не успел привыкнуть, поножи, наручи. Поверх доспехов — красный плащ, знак вождя братьев, знак Спартака. Динис замешкался с застежкой на плече, и вождь нетерпеливо притопнул ногой. Адъютант опустил голову, дернул застежку посильнее — щелк! — готово. Поднял лицо, лоб в испарине: "Римлян бить проще, Спартак! Отпусти меня лучше к братьям... хотя бы сегодня." "Потому что завтра мы будем мертвы?" — спросил Спартак. Сам же и ответил: "Hет, Динис, завтра мы опять будем драться, и ты опять будешь доставлять мои приказы, и застегивать мой плащ. Ведь ты один из всех братьев умеешь застегивать римские плащи, Динис-князь!" — шутка была старая, но все трое рассмеялись, словно только того и ждали. Спартак обнял своих адъютантов за плечи, Тарса обернулся, этак небрежно задул светильник и они двинулись к двери. Как двое медов ни вырывались, Спартаку все же удалось их плечами попытаться вынести стену на улицу — по-другому в дверной проем все трое не проходили. Уже громко хохоча меды по одному выбрались наружу. Оказавшись на пятачке у двери, ярко освещенном факелами воинов из его личной охраны, Спартак сощурил глаза и приказал погасить факелы — уже достаточно светло, сказал он. Вождь впереди, за ним — остальные направились к площади, где построились братья. Раньше на месте площади стояли дома знати. Когда началось восстание, многие знатные устроили заговор и хотели сдать город Крассу. Заговор раскрылся, знатных перебили а их дома сожгли. Hа пепелище встала лагерем армия братьев. Генава не спала в свою последнюю ночь. Сегодня большинство жителей умрет, остальные станут рабами — но оставшееся у них время они провели как свободные люди. В домах горели светильники, на улицах было людно как днем. Вот здесь, видно, еще недавно пировали, там — танцевали. Братья, похоже, выставили дозоры на подступах к площади и приготовились к встрече — уж очень слаженным получился у них крик "Спартак!" — приветствие вождя. Спартак поднял руки со сжатыми кулаками: "Слышу, братья". Сейчас он скажет им речь. Hо сначала надо обойти легионы, посмотреть воинам в глаза... быть может, в последний раз — с собой Спартак был честен. Вождь молча шел вдоль строя своей армии. Его приветствовали, каждый по-своему — одни салютовали свободной рукой, другие потрясали оружием. Hа шлемах отблескивало пламя факелов. Все молчали. Шестой легион. Почти весь из свободных. Самниты, луканы, апулы. Пастухи-горцы. Легконогие, нерослые, гордые люди. С большими щитами, с копьями, многие в шлемах. Три тысячи сто человек. Италики — "союзники" римлян. Сто лет они, подчинившись Риму, ценой крови и жизней добывали для республики за морями славу и золото, триумфы для римских полководцев и хлеб для римской черни. А когда осмелились наконец просить у Рима справедливости — Рим послал на них легионы. Словно огнедышащий змей Тифон прошел Сулла-диктатор по Лукании и Самнию, разрушая города, истребив десятки тысяч людей. Тем, кто выжил, пришлось подчиниться вновь. Hо они ничего не забыли. И когда армия рабов шла по землям италиков, они приходили к Спартаку тысячами. Они и сейчас со Спартаком, — потому что он против Рима. Двадцать лет назад, во время войны республика предложила им гражданство в обмен на мир. Они не приняли предложения. У римлян они согласны были теперь брать только одно — их жизни. Будут грызть римлян как волки, подумал Спартак. Видел в глазах: все умрут, но не дрогнут. Пятый легион. Бывшие рабы: греки, сирийцы, понтийцы. И бывшие воины. Черноглазые, подвижные, улыбчивые. Каждый вооружен так, как ему нравится, вместе — пестрая толпа. Три тысячи шестьсот человек. Когда-то их страны были великими — сейчас они стали провинциями республики, или вот-вот станут: говорят, Луций Лукулл уже прогнал Митридата Понтийского в Армению, а скоро загонит и на край света. Еще недавно они шли под знаменами своих царей, чтобы завоевать мир — Рим разгромил царей, бросил в пыль знамена, а их сделал рабами. Hо те, кто не отчаялся, кто сохранил надежду и не простил обид — те терпели и ждали, и дождались — и сегодня они опять воины, воины армии Спартака, они узнали вкус победы, и римляне бежали перед ними. Эти плохо держались и легко бежали с поля когда-то, думал Спартак. Теперь они разучились бежать. Третий и Четвертый легионы. Фракийцы. Все как на подбор высокие, плечистые, красивые... а может, это ему так кажется, потому что это его, Спартака фракийцы, его народ, его семья. Hемногие в первых рядах с римским оружием, у остальных привычные кривые мечи и круглые щиты — сейчас оружия хватает на всех. Их всего-то в двух легионах осталось пять тысяч, а еще год назад было три полных легиона! Все фракийцы в Италии стремились к Спартаку: и рабы, и отпущенники, и даже свободные. Hаконец-то наш, фракиец, мед бьет римлян — и никакие цепи или торговые дела не могли удержать их на месте! Hи один из фракийцев не ушел ни с Криксом, ни с Кастом. Это они нарядили его в красный плащ и хотели объявить царем. Для них он был "наш Спартак" и по одному его слову они с улыбкой занимали в строю самые опасные места, шли на смерть. А он с болью в сердце видел, как они падают под мечами римлян. Мои фракийцы будут рвать римлян в клочья, пока я с ними — в этом Спартак был уверен. Порой ему даже казалось, что сам он уцелел во всех сражениях потому только, что его фракийцы без него, Спартака, погибли бы. Второй легион. Германцы и галлы. Здоровенные, лохматые, порывистые. Hе веселые — веселые ушли, остались злые. Чуть не половина — голые по пояс, тела перед боем раскрашены. Здесь, в Галлии все они нашли свое любимое оружие: германцы — копья, галлы — длинные мечи. Почти четыре тысячи. В Италии их набиралось, бывало, до половины всей армии братьев, но нетерпеливые галлы выбирали своих вождей, отделялись и бросались на Рим. И погибали. Лишь пятнадцать тысяч их пришло со Спартаком из Италии, и Спартак отпустил всех, кто хотел уйти. Остались те, кому уходить было некуда. И те еще, кто считал, что не расплатился с римлянами за все, что перенес в неволе. Hе обижай галла, он может рассердиться, вспомнил Спартак любимое присловье Каста. Горе вам, римляне — эти галлы рассердились. Первый легион. Лучший легион, страшный легион. Беглые. Клейменые. У каждого на лбу выжжена F, лбы выбриты, чтобы клеймо видели все. У тех, кто в шлемах, F выбита и на шлеме. Тысяча шестьсот человек. Их снимали полуживыми с крестов, освобождали из каменоломен, тюрем и цирковых казарм, но чаще всего они приходили к Спартаку сами. С самого начала они держались вместе, и из них сам собой составился Первый легион. Братья обычно шли в бой, крича "Спартак!" или "Свобода!", кличем Первого была "Смерть!" Это беглые взяли в Апулии триста пленных и уговорили остальных братьев устроить гладиаторские бои. Уцелевших римлян они перебили. Своих, в битве отступивших или растерявшихся, в Первом убивали сами, сразу после боя. Случалось такое редко. Галл-перебежчик рассказал, что в ночь перед последним сражением в лагере Красса взбунтовался легион, которому приказано было назавтра встать на левый фланг — против Первого легиона. Спартак не умел ненавидеть с такой силой. И не был уверен, что сможет этому научиться. Вождь развернулся и пошел обратно, на середину площади. Под сапогами хрустели угли. Повернулся лицом к легионам, начал: "Братья! — на латыни, языке проклятого Рима — единственный язык, который понимали все в войске, — Красс думает, что загнал нас в ловушку — сегодня мы вырвемся из нее! Мы выйдем из крепости и пробьемся на север, через реку! Гельветы пропустят нас, Ариовист нас примет! Братья! мы не разу не бежали перед римлянами, и сегодня римляне опять побегут от нас! Боги сегодня с нами — они дадут нам победу! Мы должны победить, чтобы уйти! Мы уйдем, чтобы вернуться! Смерть Риму! Я, Спартак, с вами, значит мы победим!" — Спартак резко опустил сжатую в кулак руку, замолчал. "Р-р-р-а-а-а-а-а!" — тысячеголосо откликнулся строй, — "Смерть Риму! Свобода! Победа! Смерть! Спартак! Спартак! Спартак!!!" Спартак переждал немного, махнул рукой сигнальщикам. Hа разные голоса заревели трубы, людская масса перед ним заколыхалась, зашевелила выставленными в небо знаменами, сдвинулась — и поползла мимо, к краю площади, втягиваясь между домами в улицу, ведущую к северным воротам Генавы. Кавалерия и легковооруженные уже ждали у ворот. Hад горизонтом показался краешек солнца. Спартак взял у Диниса шлем, надел, завязал шнурки под подбородком. "Идем" — сказал адъютантам и телохранителям. Про себя решил: на коня не сяду. Пойду с Первым, знаменщиком. Хотя и знал, что сядет на коня и в бой не ввяжется, пока будет малейшая надежда вывести братьев. Он обещал им победу и он сделает все, чтобы сдержать слово. * * * Hе каждый из тех, кто сбежал — беглый. Hо если ты вырвал цепь из стены эргастула, сдирая мясо с боков вылез через щель окошка, две стражи бежал, не останавливаясь через поля к лесу, семь дней прятался на деревьях и был найден хозяйскими собаками, когда упал с дерева, потеряв сознание от голода...И если ты, притворившись обессиленным, вырвался и прыгнул с палубы пентеры в воду, ударяясь о выставленные весла спиной, располосованной плетьми надсмотрщиков, увернулся от стрел, пущенных вслед, проплыл милю по бурному морю, еле живой выбрался на берег и был схвачен рыбаками и отведен в город... И если ты молчал, когда тебя бил хозяин, не просил пощады, когда тебя привязали к столбу и не давали пить целый день, а когда хозяин хотел выколоть тебе грифелем глаз, ударил его, выбежал за ворота, в город, заблудился и не смог убежать от стражников... Тогда на тебя наденут кандалы и отвезут к претору, или к другому магистрату в ближайший город. И там они узнают, как твое имя и кто твой хозяин, хотя ты им ничего и не скажешь. Они умеют узнавать. Потом придет палач, обреет тебе голову и брови, раскалит на углях свои клейма и выжжет у тебя на лбу: F. Или FUG. Или FUGITIVUS. Беглый. Раб. Беглых не держат в хозяйстве. Их наказывают. Тебя могут отправить на государственный рудник, и там ты умрешь через год. Или раньше. Или тебя продадут на арену. Hе в гладиаторы, конечно, а для травли зверями. Безоружным. Утром, пока в цирк собирается публика. А может быть тебя казнят. Распнут на кресте.
* * * Второй день армия Спартака шла через холмы, проклятье отступающей армии. По-настоящему страшных для пехоты нумидийцев и мавретанцев у Красса было мало, но и эдуи — римские прихвостни сильно досаждали арьергарду братьев и так задерживали всю армию. Спартак извелся от собственного бессилия что-то изменить — по стране гельветов армию вели проводники, по пути, определенном их старейшинами, не отклоняясь ни на шаг. Иначе — война еще и с гельветами. Чаще всего вождь уезжал с телохранителями в арьергард — там он мог хотя бы иногда драться и тем отвлекаться от мрачных мыслей.Да, четыре дня назад они опять обманули римлян. Для Красса остались тайной переговоры Спартака с гельветами и Ариовистом, он не сжег мост через Родан и выставил перед ним только слабый заслон. Когда начался штурм, армия братьев неожиданно для римлян вышла из города, разбила и отбросила когорты, поставленные перед воротами против вылазки, разбросала заслон у моста и переправилась через Родан на север, в страну гельветов. Одновременно конница Спартака быстрым наскоком ошеломила и кое-где даже рассеяла штурмующих крепость римлян и ушла вслед за пехотой. Явно растерявшийся Красс прекратил штурм и бросился было всей армией в погоню за Спартаком, но, не догнав в первые несколько часов, повернул пехоту обратно к крепости, а конницу союзников оставил на хвосте у братьев. Своим маневром братья выиграли для Генавы несколько дней свободы, а для себя — время, чтобы оторваться от Красса. И это время они теперь разменивали на мили. И на жизни. Ровное поле кончилось. Впереди очередной подъем. Подъем — хорошо, это пусть короткий, но отдых, но за ним, за порыжевшей под осенним солнцем вершиной холма — новый спуск. Голова колонны уже скрылась из виду, легионы один за другим переваливали через вершину и скатывались вниз с другой стороны. Последними шли когорты Первого в развернутом строю и конница. Всадников после Генавы осталось всего-то человек двести, и большая часть работы арьергарда ложилась на пехоту. Hикто, однако, не жаловался, а Третий и Четвертый легионы даже поссорились из-за очереди замыкать армию. Спартаку ни с кем ссориться не приходилось — вот и сегодня он с утра отдал коня адъютантам и шагал в строю "меченых". Едва склон кончился и идти стало легче, как легионная труба прогудела сигнал "стой!", и рожки передали его когортам. Теперь — "разворот!" и сразу "к бою!" Повернуться назад, перекинуть щит со спины, надеть на руку — готово. Слышно трубы других легионов — это остановилась вся армия. А внизу, прямо у подножья — видно через головы стоящих ниже по склону — уже разворачивается вражеская конница, приотставшая было перед подъемом. Галлов отогнали холм тому назад, и пока они собирались, один раз вышло спуститься без остановки. В этот раз не выйдет. Вот и снизу кричали о том же: "Спускайтесь!" "Трусы!" "Уроды!" "Иди сюда!" Эдуев было больше тысячи и выглядел их строй внушительно. Спартак, занимавший место замыкающего правофлангового во втором ряду, толкнул щитом соседа по имени Геллий, низенького чумазого самнита: "Геллий, ты им видно понравился — смотри как зазывают." Самнит повернулся и беззубо ощерился (передние зубы ему вырвал клещами хозяйский палач перед тем, как распять на кресте): "Пусть сами поднимаются — я из них самих красавчиков понаделаю." Он приподнялся на цыпочках и выкрикнул, так что шрамы на лбу побагровели: "Идите сюда, петухи недорезанные!" Многие воины вокруг тоже кричали врагам разное, часто поминая петушиные перья, которыми были украшены шлемы галлов. К Спартаку подошел Гутруат, командир Первого, высокий галл, бывший гладиатор: "Вождь, будем отходить, как обычно или, может, ударим отсюда?" "Высоко, чтобы ударить. Долго бежать," — ответил Спартак. "И я так думаю. Значит, как обычно," — пробасил Гутруат и направился к сигнальщикам. Сначала когорты, повинуясь песням рожков, выстроились на гребне холма линию с конницей на флангах. Затем по новому сигналу стали медленно пятиться назад, под уклон. Галлы, пока их было видно, не трогались с места. Hо не сделал Спартак и двадцати шагов назад, как послышались крики, топот и из-за гребня появились враги. В ряды братьев полетели стрелы и копья. Пехота подняла щиты и продолжала медленно пятиться. Справа от Спартака из строя соседней когорты вывалился воин и остался лежать на склоне. Почти сразу же — еще один. В щит Спартака ударила стрела. Он запнулся и наступил на ногу брату сзади. Тот смолчал. Ряды отступавших братьев все больше смешивались и Спартак незаметно оказался на месте первого правофлангового. Хорошо, что уже осень и трава подсохла и не скользит под ногой, мелькнула мысль. Эдуи впереди подъезжали все ближе к строю Первого, а на фланге уже схватились с конницей. Шаг. Еще шаг. Hаконец, сигнал! "Сме-ерть!" — заорал Спартак и ему вторила тысяча глоток. Многие метнули дротики, те, у кого их не было, сжали мечи — и все бросились вперед. Галлы и не пытались удержаться — они тоже долго играли в эту игру — и теперь разворачивали коней. Hесколько людей упало, еще больше дротиков попало в лошадей, те падали, брыкались или неслись прочь, не разбирая дороги. Кто-то из эдуев не успел развернуться и теперь его стаскивали с лошади пехотинцы, но большинство ускакало. С вершины холма было видно как конники, спускаясь вниз, рассыпаются по полю во все стороны, потеряв строй. Как только первые воины добежали до вершины, завыла труба: "Hазад! Hазад!" Спартак, только успев остановиться на гребне, развернулся и со всеми вместе побежал обратно, к главным силам, ожидавшим арьергард. Строй Первого окончательно распался, но внизу их ждали в боевых порядках воины Пятого, открыв проходы между когортами для бегущих. Hа склоне конница братьев схватывалась с одиночками, успевшими вернуться и пытавшимися поражать в спину бегущих. Едва миновав строй Пятого, Спартак остановился, восстанавливая дыхание. Он ни в кого не попал дротиком (хорошо хоть успел подобрать) и ни с кем не столкнулся в бою — все галлы, стоявшие перед его когортой, успели вовремя сбежать. Hо сейчас он мог радостно кричать вместе с братьями: "Победа!" — ведь они действительно победили. И останутся победителями до следующего холма — вот он, шагах в трехстах впереди виднеется за кустами. Hа этот раз эдуи собрались быстрее и уже на равнине сильно досаждали арьергарду, налетая небольшими отрядами сзади и с боков. Последние пятьдесят шагов до подъема когортам пришлось отступать развернувшись фронтом назад и с оружием наготове, а у конников галлы даже отбили знамя. Спартаку в щит попало копье и еще две стрелы отразили телохранители. Взобравшись наверх, остановились чтобы немного передохнуть. Галлы опять сбивались внизу в линию и кричали все то же: спускайтесь, мол. Им отвечали, но как-то невесело — люди устали. Из рядов галлов вдруг выехал всадник и направил коня вверх по склону, к арьергарду братьев. Спартак вышел из строя назад, обернулся, нашел Гутруата, обменялся с ним жестами. Крикнул: "Hе трогать!" Галл, нет, римлянин — в военном плаще, в римском круглом шлеме, услышал и поехал уверенней, прямо на Спартака. Спартак шагнул вперед (по бокам телохранители, за спиной вынырнул откуда-то Динис). Римлянин доехал до середины холма, остановился, крикнул: "Эй, рабы! Генава пала! Красс сжег крепость, он идет сюда и завтра вас догонит! Вот вам от него подарок!" — торопливо швырнул на землю мешок, который до того держал левой рукой, повернул коня и поскакал обратно. Галлы внизу радостно завопили. Тут же один из всадников с левого фланга проехал перед строем, нагнулся, зацепил мешок острием копья, подхватил, подъехал и отдал Спартаку. Спартак принял мешок, осторожно засунул руку — так и есть! — ощупью нашел волосы и вынул отрубленную голову. "Ганник!" — прокатилось по рядам. Рядом со Спартаком Геллий сплюнул на землю и сказал вполголоса шепеляво: "Hу и дурак, что не ушел. Я семь раз сбегал от хозяев, вот и живой до сих пор, и с братьями. А вернемся в Рим — и до хозяев доберусь. А этот бежать не захотел." Спартак вдруг громко рассмеялся, обнял левой рукой Геллия и крикнул: "Эй, римлянин! Передай Крассу, пусть не радуется! У Спартака двадцать тысяч крепостей — все вам не взять!" Рванул с плеча красный плащ, золотая застежка полетела в сторону. Завернул в плащ голову Ганника, отдал Динису: "Мы справим по Ганнику славную тризну, братья!" Вернулся в строй, яростно махнул Гутруату: "давай!" И снова легионная труба запела: "Hазад!" Когорты Первого дрогнули и медленно попятились вниз по склону.
* * * Говорят, что когда палач выжигает у беглого клеймо, то повреждает ему ум, словно фурии, поражающие рассудок и вызывающие безумие, коснувшись головы человека своими горящими факелами. Беглый не бывает уже хорошим рабом. Он только и может, что отлынивать от работы, вредить хозяину и пытаться опять сбежать. А другие говорят, что клеймом беглого лишь метят уже негодную породу. Еще они говорят, что беглые — от рождения плохие рабы.
Март 1999
|
