Сымитировать Оленька могла что угодно. Вот что ни возьми, всё могла. Птичий посвист? Да сколько угодно. Вся округа слеталась. До птенцов дело, конечно, не доходило – Оленька откупалась булкой или семечками.

           На скорую руку имитацию корейской морковки сварганить? Да запросто. О корейской морковке корейцы слыхом не слыхивали, так что получалась имитация имитации.

           Худо-бедно имитировала Оленька картины всяких гениев. Не один в один. Но сносно. А вот почерк могла сымитировать блистательно. Чем и пользовалась бухгалтер. Но с молчаливого прикрытого глаза руководства. Ну вот надо в ведомости расписаться, а этого Бабаджаняна уже днём с огнём. И что делать? Восемь тысяч, они, знаете, по дороге не катаются.

           Вот с акцентами у Оленьки хорошо ещё получалось. Она за Бабаджаняна могла не только расписаться, но и поговорить – как нечего делать. Чем и пользовалась руководство. Совершенно уже ничем не прикрываясь.

           И подражание языкам, которых не знает – чудно, чудно выходило! Это вот когда всякую белиберду несут, но с правильными фонемами, интонациями и паузами. Что попало порет, а будто по-испански. Чем и пользовались коллеги на всяких капустниках-девичниках. Ну, просто у Оленьки был абсолютный слух, повезло.

           А Оленька не тушевалась, имитировала во всю. Ей нравилось быть в центре внимания. Такая имитация вселенского признания.

           И хоть богиня секса была к Оленьке благосклонна (Оленька пока не выбрала из какой именно мифологии, но что богиня и что благосклонна, было очевидно), но имитировать оргазм тоже пару раз приходилось. Ну… не обижать же хорошего человека. Но ведь бывает же, что нет настроения, а вроде как уже изготовились, ну что, прогонять, идти на кухню чай пить? Глупо же. И потом, есть мнение, что аппетит приходит во время еды. Не, не всегда. То ли готовят плохо, то ли сыта по горло уже. Но не всегда.

           Вот всё могла Оленька сымитировать, всё могла сыграть. Ну что «подделать»? Ну и подделать. Вот если правильно подделать торт «Наполеон», то обходишься куда меньшими усилиями, а результат не хуже.

           А вот вдохновение не могла. Нельзя же сымитировать неизвестно что. А вдохновение Оленьке было неизвестно совершенно. А ведь хотелось! Садилась, бывало, Оленька за ноутбук. Взмахивала тонкими пальчиками – тоже неплохая имитация аристократического происхождения – и бессильно кидала на горячие клавиши – ноутбук успевал нагреваться, пока Оленька вдохновлялась.

           Нравился очень Оленьке фильм про секс и большой город. Там главная героиня бросалась прокаченным животом на здоровенную постель и буквально за полчаса набивала себе гонорар на очередной двухнедельный шопинг. О! – Сказала себе Оленька. – Надо и мне так. Живот похуже, конечно; про кровать лучше умолчать. А и чего умолчать?! Нормальная кровать! Ортопедический, между прочим, матрас! Полгода копила с каждой зарплаты. В трёх кофточках и пяти помадах себе отказала.

           Бросалась Оленька примерно неделю, строчила, как пулемёт, задорно помахивая отскрабленными пятками, всё как в кино, но получалась дичайшая ерунда. Никуда не годная совершенно. Как с незнакомыми языками не выходило. Этот-то язык всем знакомый! Все, слава богу, точнее, о, ужас!, прекрасно понимают, что тут написано.

           Сначала Оленька решила не бросаться на кровать, а садиться. Вдруг, она вдохновение одним духом из себя вышибает: матрас, может, и ортопедический, но жёсткий, зараза. Без пресса натренированного просто так не покидаешься. Решила садиться аккуратно попой. Результат был. Перестал болеть живот и сошли синяки. Это всё. Тогда Оленька решила, что всё должно быть красиво. Ну, вдруг поможет, вдруг это способствует. У Кэрри-то вон какая красотища вокруг. И даже сверху и снизу.

           Оленька возвращалась, выкладывала молоко с шоколадными пряниками или, там курицыну грудь и шампиньоны в холодильник, принимала душ, надевала шёлковое бельё. Тоже, между прочим, были сэкономлены немалые деньги! Духи вот потом ещё купить пришлось дорогущие! А всё без толку. Слава богу, на ароматических свечах не разорилась –; горят они долго, а стоят терпимо. Но была проштудирована куча литературы про эфирные масла. Что там для чего. Что для расслабления, что для скорости мысли. Ну а когда простуда, Оленька туда и эвкалипта капала, хоть польза какая.

           Расстроившись и разочаровавшись в себе, Оленька сначала расписалась Бабаджаняном, потом поговорила. Им же. Бабаджанян выходил великолепно. Это вернуло шаткую уверенность в своих силах. Решено было просто ждать. Нужно было всего разочек поймать это вдохновение, а там уже дело техники! Если уж Бабаджаняна можно сымитировать, то вдохновение – раз плюнуть.

           После безрезультатной месячной дегустации уже изрядной коллекции чаёв из дорогой лавки Оленьку осенило. Конечно же! Вот балда! Они же все пьют! Она вспомнила ряд выдающихся деятелей, начиная Высоцким, заканчивая Хемингуэем, прочла «Я нес в себе прекрасный алкогольный пожар. Он питался своим собственным жаром и неистово пылал» Джэка Лондона и утвердилась в правильности направления. Оленька, правда, не дочитала «…В моей жизни не было периода бодрствования, когда я не хотел бы выпить. Я с нетерпением ожидал, когда закончу свою ежедневную тысячу слов, затем я стал выпивать, как только достигал первых пяти сотен. Не прошло много времени, как я начинал пить до того, как приступал к тысяче», – ей было некогда, она уже мчалась в винный бутик. При всём уважении к мэтрам и гениям, водку, виски, и вот это, зелёное, галлюциногенное, Оленька отмела сразу. Оно, пардон, всё гадкое на вкус. Да и мэтры могли спать по полдня, а ей утром вставать, идти зарабатывать на прибамбасы для вдохновения.

           Любила Оленька брют. И мороженое. Справедливо решив, что для её утончённого вдохновения это сочетание будет прекрасной приманкой, Оленька уложила покупки и автоматически взяла чек.

           Через три дня безрезультатного вызывания духа музы, Оленька с трудом добрела до зеркала, коему в семь утра закономерно и ужаснулась. Брют Оленька, как и её вдохновение, тоже больше не любила. Вдохновению плевать на изыски, а отёк до воскресенья сходить будет. Здраво рассудила Оленька и доела вечером мороженое без алкогольного аккомпанемента.

           В воскресенье Оленька, удостоверившись, что уже можно показываться людям, отправилась на птичий рынок. Ну, чтобы развеяться и набраться сюжетов. Потому что писать про секс и отношения – оно трудно, когда нет ни секса, ни отношений, а те, что есть, лучше не описывать вовсе. То ли тебе красивые рыбки, чудесные птички. Пиши, зарабатывай славу Пришвина-Паустовского. И гонорары Брэдшоу. Скромно, но твёрдо добавила Оленька.

           Оленька медленно гуляла по рядам, заглядывая в умилительные мордочки, подчирикивая жёлтым и полосатым, стучала по аквариуму пальчиком – что ещё можно сделать для рыб, никак с ними не поговоришь.

           И вдруг – буквально гром и молния – они встретилась глазами. Таких черных, таких бездонных, таких грустных глаз Оленька не видела никогда в жизни. Всё существо её прониклось любовью и состраданием. Существо же существа напротив пронзительно свистнуло и подлетело, чтобы удариться мохнатой спиной о решётку сверху. Это кто-то переехал пластиковую бутылку, тем самым оглушительно хлопнув. Оленька тоже вздрогнула от громкого звука и поняла: судьбоносная встреча только что состоялась.

           По приезде домой Елизавета (морская свинья была немедля романтически наречена, что естественно – после такой-то встречи) обнаружила живой, пусть и трусливый нрав, бурную мимику и уморительную жестикуляцию.

           Через неделю Оленька обзавелась фотоаппаратом, а свечи пришлось выбросить, поскольку Елизавета складывала брови трагическим домиком и содрогаясь всем телом, чихала, время от времени падая с лап.

           Вечера Оленька проводила теперь в славных беседах с Елизаветой. Её языком Оленька овладела моментально и без всякого труда. А с каждого гонорара от журналов покупала модели что-нибудь очень вкусное.

           Оставшуюся бутылку брюта Оленька унесла на работу. В честь приезда Бабаджаняна за трудовой книжкой.