Альманах "Присутствие"
 Альманах акбар!
#  33  
от 22.03.2006        до 22.06.2006

 

 

 

 Сергей Макаров

 РАСКАЧИВАЯ  ГОЛОВЫ  ЦВЕТАМ

 

 

 

  • Ж. д. станция Курорт
  • "Разворошив труды серьезных римлян..."
  • "Здесь, в пустоте, где оползень халата..."
  • "Глаза селедок, вилочки событий..."
  • Торчат фломастеры в снегу...
  • "Мы дорожим теплом..."
  • "вода принимает не форму сосуда..."
  •  

     

     

     

    Ж. д. станция Курорт

    Бывал я здесь, стоял на берегу,
    И горлышко мочило край рубахи.
    Вот волны, за которыми бегу,
    Вот неба темно-синие размахи,

    Вот скрип песка, порывы в волосах,
    И медленно скользящий край залива...
    Потом оно задвигалось в глазах,
    Глядящих так серьезно, бережливо.

    И снова ты закидываешь плед
    На бугорки и тихие травинки,
    Где чудится от плавок мокрый след
    И рюкзаков нагревшиеся спинки.

    И можно снова выйти из воды,
    Вдавить в песок — бессмертную ли душу,
    Сухие ли, короткие следы,
    Откинувшие влажное наружу.

    Но исправлять здесь ничего нельзя:
    Барашков замедляются пробеги,
    И чайки преломляются, скользя
    Среди волос, щекочущих мне веки.

    Ты наклонилась над моим лицом:
    Закрытые глаза, и где-то дальше —
    Бутылка глухо падает в песок
    И ветер жжет разжавшиеся пальцы.

     

     

     

     

    * * *

    Разворошив труды серьезных римлян,
    Шеренги дат, засевших перед Зимним,
    И подперев ладонями виски,
    Ты говоришь: бумага пахнет ливнем,
    Сухой верандой, щелканьем доски.

    А если так — прожить без расставаний
    Нельзя, и неимение друзей
    Плывет в дыму над нашими столами.
    И это тоже, может быть, к грозе.

    А может быть, незалитые солнцем,
    Не мы стоим, откидывая тюль,
    Но холод наш, покуда в жилы сослан,
    Цепляется за медленный июль

    И, нехотя нащупав сигареты,
    Не слушает как таем в синеве:
    Бессонница, веранда, хруст газеты,
    И тень от дома движется в траве.

     

     

     

     

    * * *

    Здесь, в пустоте, где оползень халата
    Теряет вес, и тяжек лишь комар,
    Прилипший к потолку,
    И вата, вечно вата
    Больничная — в ней кровь и перегар.
    И пробочки корявые, пивные —
    Их некуда припрятать от жены,
    И я их гну: валяйте, разбитные,
    Как Стенька Разин, коего челны
    Расходуют досужей ручки стержень...

    И ниже — неразборчиво: "Но там,
    За досками,
    Вода гудит, как шершень,
    Раскачивая головы цветам..."

     

     

     

     

    * * *

    Глаза селедок, вилочки событий —
    Мне некуда припрятать слово "нет".
    Среди других игрушечных распитий
    Я весь стою, как сломанный букет.

    А стебли пролезают мимо вазы,
    В которую нетвердая рука
    Хотела бы — да много будет сразу,
    И стоит ли — такого дурачка?

    А на бутылках вытянулось солнце,
    А за окном какая-то беда
    Стряслась — и не уладится, трясется,
    И, кажется, хотела бы сюда.

    И не удержишь милый сон привычек.
    Меня хватают за плечи в снегу
    Грохочущие руки электричек,
    Отбиться от которых не могу.

    Когда передо мной лицо простое,
    Когда вот так посмотришь — что тогда?
    Сказать - люблю? И чувствую - не стоит.
    И повторяю дважды. От стыда.

     

     

     

     

    Торчат фломастеры в снегу...

    В снегу проснулся аппетит.
    Весна! Пахнуло мокрой книжкой,
    И утка по небу летит
    С коротким воздухом подмышкой.

    Я тоже рад стрелять и петь
    И, отставляя влево ногу,
    Вменяю фитилю — кипеть,
    А почкам — щелкать понемногу...

    И сладко мне, что на скамье,
    Где я бывал несчастлив прежде,
    Живая девушка ("Оh, yeah!")
    Размяла в пальчиках подснежник

    И пальчик нюхает едва —
    Ах, что за нежные слова
    Растут из глупости и жижи!
    Я отжимаю рукава
    И подхожу как можно ближе.

     

     

     

     

    * * *

    Мы дорожим теплом,
    Хрустим трамвайным щебнем
    И потчуем метро обломками монет.
    Под утро сон: скамьи сгрудились к певчим,
    И высятся — которых больше нет —

    Те тополя!.. Да будет пухом воздух,
    Немея в Петропавловской глуши:
    На молодой воде раскаты свежих досок,
    И рябь веселая на солнце мельтешит,

    Полощется, раскачивая ялик —
    В смолистые лопатки впился борт.
    На вымокшем, цветастом одеяле
    Татьяну балует еще безусый Петр —

    И слышит гул, и поверху телеги
    Ползут с моста, вожжами шевеля,
    Куда-то вглубь Двенадцати Коллегий,
    Где под паркетом сразу же земля,

    Где фолианты, клейкие как тополь,
    И холодок отстиранных рубах —
    Ты шла ко мне, пока я дверцей хлопал,
    Ты проплывала в солнечных столбах.

    Дым, голоса — как быстро все уходят
    За водосток, в прищуренную мглу,
    Где скрип песка и ледяная оттепель,
    Спокойная, как будто я умру,

    Не сделав и шажка тебе навстречу —
    Мне трудно объяснить, я даже не знаком
    И, заходя в прекрасное по плечи,
    Черемуху ломаю за ларьком.

     

     

     

     

    * * *

    вода принимает не форму сосуда,
    но бульканье, хрипы, соринку на дне
    и я понимаю что эта паскуда
    наверно запомнила и обо мне

    мол губы мои прикасатые с краю
    оставили жирный неправильный след
    а я никого не люблю и не знаю
    в том смысле что чистого знания нет

    и нужно за ручку держать ее сучку
    и донышком криво на связку ключей
    поставить сегодня и завтра в получку
    пока этот стол на работе ничей

    пока не поехал на черную речку
    где нужно конечно сегодня же быть
    на белых полях хорошо человечку
    пока эти двое решают не жить

    и стрелки не глядя идут друг на друга
    а женщина тихо выходит из круга —
    она меня может еще позовет
    а я за компом под разбитой фрамугой
    и в солнечных пятнах вся грудь и живот.

     

     

     

     

     

     

     

                 

                 

    Hosted by uCoz