В канун Сумароковских чтений
В канун сумароковских чтений
Не спит беспокойный Парнас.
Там публика много почтенней
И чище, чем нынче у нас.
Вот статский советник Херасков,
К стихам нагуляв аппетит,
Отменно к собратьям неласков:
Поносит, плутами честит.
Желая устроить ко благу
Свою молодую судьбу,
Петров переводит бумагу
(Лозинский вертится в гробу).
В разреженном воздухе, мнится,
Разлили тончайшую желчь:
Горит баснописец Хемницер
Пороки глаголами жечь.
В прохладе, под лавром тенистым,
Обильно растут лопухи —
Там Львов с сердобольным Капнистом
Приятелю чинят стихи:
Не выйти ему в офицеры,
Хоть малый неглуп, с головой,
Но рифмы! А слог! А манеры!
Видать по всему — рядовой.
Куда там слону в ювелиры!
Слова неуклюже грубы:
Чрез звуки бряцающей лиры
Доносится голос трубы...
Как бабочки, пляшут мгновенья
Во мгле почивающих рощ,
И в черную пропасть забвенья
Уходит угрюмая нощь.
Все путем
Все путем: ни колдобин, ни выбоин,
По всему — городской юбилей.
Дом больнице подобен, и выбелен
До костей — не бывает белей.
Так на старом лице, омоложенном
Перетяжками, взгляд искажен.
Мы здесь жили с рожденья, так что же нам
В доме собственном, словно в чужом —
В том, что был по прожилкам диковинным,
Как облупленный, с детства знаком...
Телефон, заливаясь Бетховеном,
Прозвонит неизвестно по ком.
Сон украдкой. Шаги опечатками.
Звон цепочек — фальшивых монет.
Лишь под утро ступенями шаткими
Тени прошлого сходят на нет.
* * *
И, может быть, удастся не поверить
В пародию на классику...
Д. Коломенский
— Нет, "с" одна: ростральные. От "ростра".
В тот год, когда затоплен был Невою
Веcь город (видишь, выше ординара),
Неслo гробы по улицам. Тогда
Дворец напоминал печальный остров.
Смотри, тебя бы скрыло с головою!
Но ветер тих. Едва слышны удары:
При дамбе образумилась вода;
Спокойны воробьи: стрельба из пушек
Давно не предвещает половодья;
И лишь один затравленный прохожий —
Чудак Евгений, старый и больной,
Привычно в полдень затыкает уши,
Кляня порфироносное отродье...
И бронзовый загар смывает с кожи
Тревога набегающей волной.
* * *
Так наступает куриная слепота:
Кажется, город по памяти узнаваем.
Можешь закрыть глаза, сосчитать до ста —
Тот же пейзаж с уползающим в парк трамваем,
Тот же прохожий, покорно вдыхая смог,
Кутается в пальто, подавляет кашель;
Ветер, как водится, ловко сбивает с ног,
Снег по привычке становится манной кашей;
Финский залив, превращенный в коктейль со льдом —
Время остановилось. Забыть не пробуй,
Как накануне ночи встречает дом
Лестничной клетки невычищенной утробой,
Запахом лука и воблы, как из пивной,
"Волчьего глаза" рассеянными лучами...
Тихо, но кто-то идет за твоей спиной,
Как прокаженный, чуть слышно звеня ключами.
* * *
Сад желто-бур, как горькая настойка...
В. Пугач
Мы от сотни намеков зависим:
Скажешь "осень" — и взгляд застеклен,
И, похоже, стыдится залысин
Раскудрявый по юности клен,
Но при мысли, что стукнуло сорок,
Бодро шутим, что лет, а не дней,
Что живем. Не в любви, да не в ссорах,
Благо каждая ночь холодней.
Все живем: в недомолвках и сплетнях,
В череде бесконечных простуд —
Двойники сорняков многолетних,
Что в саду как придется растут,
И, должно быть, иного не стоим,
Если столь очевиден урон:
Сад становится горьким настоем,
Желтым домом в осаде ворон.
