К о м п о з и ц и я   в т о р а я

            СКОБА

           Держали пари.

           – На бутылку, конечно, – Совершаев осклабился.

           – Добро, – подумав, согласился Кропонтов.

           Спорили на лестнице. Мужичков попросили курить за дверь.

           Все началось с досады, которую вызвал у пьющего Совершаева непьющий Кропонтов. Сам Совершаев накушался всласть.

           – Что ты сосешь лимонад? – спросил он с упреком. – Засохнуть боишься?

           – Подохнуть, – ответил Кропонтов, утирая рот. – Я под химзащитой.

           Совершаев погладил себя по лысому черепу.

           – Это же фикция. Кто же позволит в Расее кодировать насмерть? Людей не останется.

           – Ну, пусть не насмерть, а худо будет так, что лучше не надо.

           Когда выходили за дверь, Совершаев обнимал Кропонтова за плечи:

           – Я тебе сочувствую. Мне ведь обидно – понимаешь?

           Техорский, который подслушивал, стряхнул себе под ноги пепел и с преувеличенной рассудительностью произнес:

           – Вот ты говоришь: химзащита, таблетка. Сколько, по-твоему, эта таблетка будет болтаться в организме? Думаешь, год? Ее давно там нету...

           С ним согласился Удыч, краснолицый детина в гавайской рубахе, расстегнутой до пупа:

           – Нет там ничего, ясное дело. Мелкий гипноз. И сами мы мелкие, мнительные.

           Кропонтов не особенно возражал.

           – Может быть, может быть, – кивал он грустно. – Но мне-то какая разница, от чего загибаться? От таблетки или от гипноза.

           – Хочешь пари? – не отставал Совершаев. – Прямо сейчас, через десять минут я сниму с тебя всю твою защиту. И ты снова станешь нормальным человеком. Выпьешь с чистой совестью...

           – Ты? Снимешь защиту? Не верю, – взволнованный Кропонтов покраснел.

           – Не веришь? Точно? Все свидетели! Кто разобьет?

           – Давай, – Техорский выступил, растоптал сигарету и разрубил им руки, сцепившиеся в полудоверительном рукопожатии.

           Войдя в комнату, Совершаев прищурился на курлыкавших женщин.

           – Пойдем на кухню, – решил он. – Здесь нам не позволят.

           На кухне он приказал Кропонтову смотреть в окно.

           – Ты не должен видеть. Через минуту все будет готово...

           Кропонтов с надеждой глядел на полосатые качели.

           – Прошу! – Совершаев, улыбаясь, развернул его к кухонному столу. Там стояли два стакана, доверху налитые едучим оранжадом. – Начинаем экзорцизм!

           Удыч и Техорский караулили в дверях, не допуская дам.

           – В одном стакане лимонад, в другом – тоже шипучка, но я добавил рюмку водки. Сейчас ты возьмешь один из них наугад и выпьешь.

           Кропонтов задумался.

           – Давай, – прохрипел Удыч, почесываясь о косяк. – Мы поможем, если что.

           – Как вы поможете? – огрызнулся Кропонтов.

           Он осторожно взял правый стакан и принюхался.

           – Как будто лимонад, – произнес он с опаской.

           – Конечно, лимонад, – Совершаев сделал серьезное лицо. – Пей, не дрожи.

           – Ты будешь отвечать, если что, – предупредил Кропонтов.

           – Я свидетелем пойду, – пообещал Техорский.

           Кропонтов поморщился. За Техорским водились мутные дела, и его свидетельство не внушало доверия.

           – Ну, я пью, – стакан опустел.

           Удыч слегка напрягся, ему хотелось обонять беду.

           – Я время засек, – предупредил он.

           – А чего его засекать, – улыбнулся Совершаев. – Можно еще покурить. А то и к столу сходить.

           В гостиной допели "катюшу".

           – Вы тама где? – донеслось оттудова, вавакая ради народности добавочным слогом.

           – Мы тама здесь, не грустите, – откликнулся Удыч.

           Кропонтов присел на табурет. Он прислушивался к себе и не слышал ничего тревожного.

           – Мне давали три минуты на рвоту, – пробормотал он, растирая себе грудь. – Если что-то нечаянно попадет. Через три минуты – хана.

           Совершаев высунул ленточный язык:

           – Ме! Уже пять прошло! Ты выпил водку. Ты мне должен пузырь.

           – Да? Точно? Там была водка?

           – Была, – подтвердил Техорский.

           – Уфф! Как все просто! Это невозможно! – удивился Кропонтов. – Спасибо тебе, старина, – Кропонтов прижал руки к сердцу. – Гора с плеч.

           – Запей, – причмокнул Совершаев, кивая на второй стакан.

           – Да, – согласился тот, послушный, как добрая лошадь возле желоба с питьем, – я переволновался, во рту сушит.

           Он выхлебал фанту, и Совершаев раскатисто рявкнул:

           – Шутттка! В первом ничего не было! А вот сейчас – лети к горшку!

           Кропонтов пригнулся и бросился в коридор, ударился в Удыча, ворвался в уборную; запираться не стал и повалился на колени, засовывая в рот пальцы.

           – Э-э! Бе-е! – Кропонтов подался назад. Его голова, закачавшаяся в метре от пола, откинулась в коридор и надрывно пожаловалась: – Не рвется! Никак! Что же делать-то? О-о-о!

           – Что у вас там? – закричали из обеденной комнаты.

           – Ерунда, балуемся! – крикнул Техорский. – Сейчас придем!

           – Вызовите ноль-три, – Кропонтов стоял на четвереньках и глубоко дышал. – Мне плохо. Сейчас я умру.

           – Не умрешь, – Совершаев легонько наподдал ему в зад. – Жив человек, что и требовалось доказать.

           – Что такое? Что такое? – причитал Кропонтов. Его лицо побагровело, глаза выкатились. Он окончательно запутался.

           – Ничего. Водка была в первом стакане. И ты живой. А во втором ее не было. Я пошутил.

           Кропонтов смотрел недоверчиво и чуть не плакал:

           – Врешь!

           – Вот те крест, – Совершаев перекрестился на латинский манер. – Иди, проверяй. Выпей еще чего-нибудь. Как человек. Просто иди и пей на здоровье.

           В дверях он придержал Удыча и шепнул:

           – Там везде было чисто.

           – То есть? – Уши Удыча дрогнули, как лиловые мозолистые бабочки.

           – Без водки. Один лимонад, в обоих стаканах.

           – Да? А ему не поплохеет? – Удыч быстро заглянул в столовую, где Кропонтов, счастливый и радостный, поднимал рюмку.

           – Не гони. Ты же сам говорил, что гипноз.

           Кропонтов проглотил водку и налил другую. Через секунду послышался звон. Жена Кропонтова, еще недавно тоже счастливая, бросила вилку при виде супруга, который набирался беспроблемно и с упоением. Кропонтов смежил веки и блаженно почавкал.

           – Не все коту масленица, – сообщил он многозначительно. Жена, несмотря на неряшливое смешение зоологических полов, поняла намек. Она всплыла над столом, как шаровая молния. И съездила по морде почему-то Техорскому.

           Женщины загудели.

           – Тихо, бабоньки! – пропел Совершаев, садясь одесную Кропонтова. – Не надо шуметь! Выпьем!

           – Свинья ты скотская, – отозвалась очередная жена, уже его собственная.

           – Ну и рот закрой, – Совершаев чокнулся с Кропонтовым. Удыч вздохнул и наполнил себе фужер.

           – Да пусть они тут ужрутся, – сказала любительница Удыча, особа беспечная и склонная доверять мировым жерновам, перетирающим беды. – Пойдемте, девки, гулять. Пускай остаются. Мы себе новых кавалеров найдем.

           Совершаев серьезно кивнул и фыркнул. Техорский сосредоточенно ел, он пришел один. Он всем своим видом излучал одобрение приспевших перемен.

           – Г-галя! – проревел красный Кропонтов, отваливаясь от рюмок и ножей.

           Хлопнула дверь.

           – Вот и славно! – Совершаев потер ладони. – Это, брат, бабий заговор был, – он обращался к разомлевшему Кропонтову. – Черта с два! Правда?

           – Спасибо, спасибо тебе, – твердил спасенный Кропонтов.

           – Это дело святое, – вмешался Техорский, утирая салфеткой тараканьи щупики. – Ты его не благодари. Он и не сделал ничего, это же пустяк.

           – Вроде боя с тенью, – невнятно согласился Удыч: у него был набит рот.

           – Бой с тенью не пустяк, – возразил Техорский, орудуя корочкой в соусе. – Это его химзащита оказалась пустяк, – он дернул брыластой щекой в сторону Кропонтова. – Потому что никакой химзащиты не было. А бой с тенью – это совсем другое. Я, например, знаю одного колдуна. Вот он понимает в тенях.

           – Полный приворот, – чавкнул Удыч. Он резво подметал заливное. – Расклад Сета, ням-ням. Возвращение любимых. Гарантия. Вход три рубля.

           – Ошибаешься, – Техорский разлил водку по рюмкам. – Он не дает объявлений. Но все, кому надо, его знают. И помалкивают. Он работает на дому, без афиш и реклам.

           – Хорошо, что моя не знает, – заметил Кропонтов, который до сих пор не мог поверить в чудесное избавление. – Иначе мне бы вот! – Кропонтов провел ладонью по горлу.

            Совершаев, от выпитого взопревший, посмотрел на него с жалостью:

           – Ничччему ты не научился, – молвил он горестно. – Напрасно я старался. Сведут тебя к какому-нибудь... надомнику. И станешь... кастрат кастратом. Что за мужик, которому не выпить? Это ж как без яиц, – он тупо уставился на скатерть, которую, ликуя, успел заляпать.

           Техорский погрозил пальцем:

           – Говорю вам! Этот колдун – настоящий. Он вернул в семью Красильникова. Его баба пришла, колдун ей говорит: поставлю скобку. Скобу такую, астральную, невидимую. И он вернется, и никуда от вас не уйдет. Правда, толку от него будет мало – сядет в углу и будет сидеть. И сам не будет знать, зачем с вами живет. Как предмет какой будет в доме – телевизор там, или шкафчик. Она говорит: пускай сидит. Ну, колдун сделал, как просили. И вот Красильников дома. В тот же вечер вернулся. Ходит тихий, налево не смотрит. Никуда не смотрит.

           – Ну и что? – пожал плечами Совершаев. – Еще один мудак. Твой Красильников. Пусть он мне скобку поставит. Или тебе.

           – Запросто, – Техорский выплюнул косточку. – Хочешь, адрес дам?

           – Давай-давай, пиши, – рассмеялся тот и подтолкнул салфетку. Заинтересованный Удыч встал, качнулся и зашел Техорскому за спину. Он стал заглядывать через плечо.

           – Это же рядом! – воскликнул Удыч, разобрав рваные буковки. – Пять минут ходьбы!

           Кропонтов осоловело глазел по сторонам. Совершаев брезгливо поднял салфетку двумя пальцами, отставил подальше, прочел написанное.

           – И правда близко, – согласился он. – А знаете что? Пошли общаться! Я его сделаю!

           – Давайте никуда не пойдем! – попросил Кропонтов. – Плохо нам, что ли?

           – Горючее кончилось, Коля, горючее! – Совершаев болтанул бутылкой.

           – Горючее? – тот преувеличенно оживился, радуясь оживлению и гордясь им. – Это другое дело!

           Удыч, уже направлявшийся к выходу, вдруг остановился:

           – А что мы ему скажем, колдуну?

           Техорский был из тех известных на Руси людей, чья дурная смекалка, помноженная на причудливое применение, всегда приводит к большим и маленьким катастрофам.

           – Про это не беспокойся. Мы скажем, что у меня проблема. Она и вправду есть. Мы будем совмещать приятное с полезным...

           – Постой, постой, – Удыч, вопреки приглашению не беспокоиться, озаботился натурально. – Какая у тебя проблема?

           Проблемы Техорского обычно бывали таковы, что в них не стоило вмешиваться. Но вопрос потонул в громе стульев Кропонтова и Совершаева, на которых те выехали из-под скатерти.

           Погода была ветреная; прохладные кислородные потоки перемешались с перегарными газами, дополнительно раздувая внутреннее пламя. Четверка зашагала по бульвару, курясь, словно болотный торфяник. Идеи рождались и лопались, не успевая пожить; атмосфера наполнилась лающими восклицаниями.

           – Вон он! – Совершаев указал пальцем на какую-то сирую крышу.

           Пять минут чудодейственно растянулись, как безразмерный карман темпорального великана. Властелин времени набил его петельками и крючочками, которые были сделаны по дороге, и там уместились двенадцать минут, проведенные в душном подвальчике с подачей напитков; за ними – другие пятнадцать, потраченные на споры и пререкания у прилавка; потом приложились еще двадцать пять, наполненные мечтательными беседами на случайной скамейке, с плевками в разные стороны, бульканьем и кряканьем. Наконец, добрались до цели.

           – Похоже на притон! – Кропонтов избоченился и презрительно наподдал уродливую дверь.

           – Старый фонд, – извинился за нее Техорский. – Ну что, подтянулись?

           – Собррррались, – кивнул Совершаев. – Втянули животы! Дышим в себя. Сама любезность.

           Они вошли и стали подниматься по узенькой, гадкой лестнице. Было сыро и скорбно; пахло посетителями. Колдун жил в третьем этаже; дверь, которая вела в его квартиру, была не лучше парадной. Совершаев, державшийся за стены, уже изгибал шею, заглядывая вверх, когда эта дверь отворилась и выпустила шустрого субъекта, закутанного в шарф и плащ, при широкой шляпе. Человек побежал мимо них, глядя в пол, с видом приезжего родственника, которого послали за лекарством для умирающего больного.

           Удыч посторонился, прижимаясь к стене. Кропонтов проводил человека кровенеющим взглядом.

           – Тропа не зарастает, – хмыкнул Техорский. Он остановился перед дверью, которая осталась незапертой, и задумался, войти ли ему сразу или провернуть звонок. Звонком стоял маленький ключик, как будто квартира была заводной, очень сложной игрушкой. – Ну? Решающий момент. Еще не поздно передумать.

           – Заходим! – крикнул Совершаев.

           Но Техорский все-таки крутанул ключик, тот мелко тенькнул, и зря: никто не вышел.

           Тогда кое-кто вошел.

           Внутри было не лучше, чем на лестнице – та же сырость, те же запахи, темно.

           Хозяин возник в отдалении, силуэтом. Он шел из кухни, но остановился, застигнутый входящими. Колдун был высок и тощ, в правой руке у него висел чайник. Владелец держал его заботливо и строго, как мать детеныша, за шкирку.

           – Кто еще? – молвил он недовольным голосом. – Скобарь! Ты чего двери не запираешь?

           Совершаев хотел возмутиться, думая, что это его назвали скобарем, но тут же понял, что это было не обзывательством, а обращением. Из ближней каморки вынырнул невысокий мужчина, очень бледный, запущенный, пахший прелыми листьями.

           – Они уж вошли, – успокоился он и шмыгнул носом.

           Колдун переложил чайник в левую руку.

           – Что надо? – крикнул он.

           – Да так... – начал Совершаев, но Техорский шикнул на него и забрал себе слово:

           – Мы с проблемой, – сказал он громко.

           – Да? – Колдун пошел к нему. – Записаны?

           – У кого? – смешался Техорский, трогая ус.

           – У него, – колдун махнул чайником на Скобаря. – На скобчество записаны?

           – Не записаны, – вмешался Удыч и язвительно осведомился: – А так – нельзя?

           – Можно и так, – согласился колдун, который, похоже, был покладистым человеком. – У всех четырех проблема?

           – Нет, у меня одного, – Техорский храбро шагнул.

           – У всех! – возразил Совершаев и сдернул штопанную шапочку. Он гордо оглядел своих спутников, расположившихся под разными углами. – Мы друзья! Сшейте нас, чтоб до гроба!

           – Слыхал, Скобарь? – колдун серьезно посмотрел на пахучего мужчину. – До гроба хотят!

           – Доиграть надо, – сказал тот.

           – Сейчас доиграем. Вы не торопитесь? – Колдун подошел еще ближе, и мнительный Кропонтов поежился, потому что от мага шла волна.

           – Что вы! – отозвался Совершаев. – Мы подождем, если не очень долго.

           – Не очень. Минут десять. Идемте в приемную, – хозяин, не дожидаясь согласия, повернулся спиной и направился к двери в комнату по соседству с прибежищем Скобаря.

           В приемной разгуливали тараканы, все было пыльно, убого и грязно. Горела лампадка, образа было не различить. Кропонтов, Удыч и Техорский присели на драную тахту с возбужденными пружинами, а Совершаев завладел разборным креслом.

           Колдун сел в другое, надел очки, взял тетрадный листок.

           – Готов? – крикнул он.

           – Готов, – ответил из-за стенки голос Скобаря.

           – Бэ-четыре, – сказал колдун.

           – Как?

           – Бэ-четыре! – хозяин повысил голос.

           Повисло молчание.

           – Попал, – послышалось из-за стены.

           – Ага, – колдун удовлетворенно пометил клеточку. – Вэ-четыре?

           – Попал! – недоверчиво проворчал Скобарь.

           Кропонтов толкнул Техорского:

           – Что это они делают? – спросил он шепотом. – В морской бой играют?

           – Нет, – возразил колдун, отличавшийся отменным слухом. – Мы расселяем коммунальную квартиру. Пришел человек и пожаловался на жильцов. Там, говорит, полна коробочка дьяволов, двенадцать штук. Мы тут со Скобарем расчертили бумажечку и вот взялись... Это на бумажке кораблики, а на самом деле – комнатки. Видели бы вы, как их там плющит! Гэ-четыре.

           – Убил! – донеслось из-за стенки.

           – Один остался, – колдун рассмотрел бумажку на свет от лампадки. – Холостячок. Одинокий. Куда же он забился. Ну-ка... Жэ-десять!

           – Ну, ты мастер! – восхитился Скобарь. – Убил ведь!

           – Вот и все, – колдун радостно улыбнулся, снял очки, скомкал бумажку. – Можно въезжать. У новых квартирантов, правда, будет постукивать... пошаливать... но мы про то ничего не обещали, правда, Скобарь?

           Скобарь, держа в руках игру, вошел в комнату.

           – Я этого последнего не просто перечеркнул, а заштриховал всю клетку.

           – И кто тебя просил? Теперь там жить вообще невозможно.

           Тут Совершаев засвистал. Он вытянул ноги и стал усиленно выдувать кошачьи звуки. Заплывшее бурдючное лицо преобразовалось в шотландскую волынку, наполненную старым добрым элем, словно грелка горячей водой. Кропонтов, догадавшись, что Совершаев ведет себя дерзко и хочет высмеять хозяина, решил подыграть. Он выставил палец и ткнул им в музыкальную щеку. Та сразу опала; Совершаев чуть высунул язык и вывел заключительную, уже непристойную руладу. Брызнула мелкая слюна.

           Колдун поднял глаза от листка, который дал ему Скобарь:

           – Позабавиться думаете?

           Совершаев, досадуя, криво усмехнулся:

           – Что вы, что вы.

           Ничего другого в его голову не пришло.

           – Рискуете, – сочувственно заметил Скобарь.

           – Пусть скажет заявитель, – колдун развалился в кресле и весь заострился, хотя и слился с обивкой.

           – Говори, – шепнул Удыч Техорскому.

           – А? – Техорский успел задремать. – А! Да-да. Уважаемый... не знаю, как...

           – Никак, – отрезал Скобарь. – Не тяните.

           – Ну, – Техорский выпучил глаза, оттопырил губу и развел руками, как бы сожалея. Одновременно он повторил звук Совершаева. – Простите, ежели что... Мне про вас рассказывали.

           – Естественно, – каркнул колдун. – Слово, как воробей. Летает, где нравится.

           – У меня беда, – Техорский не подготовился и теперь не знал, что врать. – На меня готовят покушение! – выпалил он.

           – Вы такая важная фигура? – удивился колдун.

           – Я квартирами занимаюсь, – внезапно Техорский припомнил, что дела его и впрямь неважные. – Вчера, например, позвонили, – пожаловался он, говоря на сей раз чистую правду. – Деньги предлагали, с акцентом говорили. Грозились убить, если откажусь. Я вообще-то нотариус, – признался он следом и быстро затараторил, не понимая о чем. Речь его сделалась связной, без примеси хмеля, но сам Техорский после клялся, будто ничего не помнит, о чем говорил.

           Колдун молча слушал.

           Кропонтов ударил Совершаева в бок:

           – Чего мы тут сидим? Пошли отсюда лучше. Ну, что мы ему сделаем?

           Совершаев подался к нему:

           – А просто не заплатим! Это же святое. Он, падла, сейчас нам насчитает... за потраченную энергию. Натикало, скажет, как в такси.

           – Ничего платить не надо, – подал голос колдун. – Просто оставите, что не жалко.

           Растерянный Совершаев заулыбался.

           – Как слышит, собака, – пробормотал он.

           – Извините, он пьяный немножко, – Кропонтов попросил прощения, потому что боялся колдуна.

           – Скобарь, – позвал колдун, и всем показалось, что он изнемогает от скуки. – Поставь им скобки, потом пусть идут. Друзья, значит? – обратился он к гостям.

           – Типа, – промямлил Техорский, ерзая от неуютности.

           – Ну и ставь, раз хотят. Те, что звонили, тебя не тронут, – сказал он Техорскому. – За других не ручаюсь. Пусть каждый оставит мне какую-нибудь вещь.

           – Платок можно? – Кропонтов потерял лицо. Он вздрагивал и потел. Он был готов исполнить любое желание волшебника.

           – Ложи платок.

           – Что-нибудь мелкое, – подсказал Скобарь, прохаживаясь из угла в угол.

           Удыч молча выложил двухрублевую зажигалку. Газ в ней почти закончился. Совершаев пожал плечами, порылся в карманах и, ничего не найдя, пожертвовал монетку. Техорский оставил визитную карточку. "Ты что! " – шепнул Совершаев, но было поздно. "У меня этих карточек по городу черт-те сколько", – объяснил тот.

           – Годится. Ну, а теперь... вот вам Бог, а вот порог, – колдун, указывая Бога, ткнул пальцем невесть куда. – Скобарь, проводи ходоков.

           – Что значит все? – прищурился Совершаев. – А волшебство?

           – Уже готово, – Скобарь подошел и заглянул ему в глаза. Совершаев пошатывался. Вдруг стекло его взгляда покрылось мелкой сеточкой трещин.

           – Колдун выбрался из кресла:

           – Вырви там листочек из тетрадочки, – напомнил он Скобарю. – Для крестиков и для ноликов.

           – Идите с миром, господа скобцы, – Скобарь сделал шаг, и Совершаев отступил.

           – Тот еще сервис! – запоздало проснулся Удыч, но его уже теснили. Кропонтов дернул Удыча за рукав. Техорский топтался; и так же топталось недоумение, завязшее в его топком лице. Он будто силился что-то вспомнить из речей, что сам же и наболтал. В его лице тоже как будто расстегнулся сустав – не то справа, но может быть, слева.

           Их выдавило на лестницу, задерживаться не стали. Компания вывалилась из подъезда и приложилась к улице, которая пошаливала себе, как недавно; она не заметила отсутствия друзей и осталась равнодушной к их появлению. Пошли к Совершаеву, но там не сиделось и не пилось; посовещавшись, решили идти к Техорскому. Техорский был рад и не рад, он плохо соображал, к чему все это; тут в его кармане запищал телефон.

           – Алё, дарагой, – услышал Техорский. Он сразу задрожал.

           – Новости с гары Казбек? – придвинулся Удыч, разминая пальцы. Он чуть не упал, силы его покидали. – Арарат на связи? Один за всех...

           Но телефон, пока он силился сложить из пальцев мушкетерский знак, ласково извинялся:

           – Извини, дарагой. Ошибка вышла. Ребята разабралыс и болше тебя нэ тронут. Хочешь, накроим тебе стол? М-м-м! – и невидимый восточный человек обсосал свои пальцы.

           – Нет-нет, что вы, любезный, что вы, – закудахтал Техорский, который в этом пункте сделался совершенно трезвым. – Никаких претензий. Никаких. Спасибо. Спасибо. Очень рад. Всегда счастлив...

           – Ну, не грусти там, дарагой, – отключился голос.

           – Помогло, – прошептал Техорский, жамкая телефон.

           – Сломаешь, – Совершаев попытался вынуть машинку, но тот держал цепко. – Как крепко его рукопожатие! – пропел Совершаев ослиным голосом. – Поехали, поехали, дело к ночи!

           Он умел выпить очень много.

           Кропонтов послушно сел в такси, не думая ни о чем, кроме как о настоятельной надобности поехать к Техорскому.

            – Па-агнали, – причмокнул Удыч, погружаясь рядом. – Жаны не боисси?

           Кропонтов скорчил усиленно глупую рожу, будто существование жаны явилось для него малоинтересной новостью.

           ...У Техорского остались до утра, почти не пили, на звонки не отвечали.

           Наступило воскресенье; за Удычем и Кропонтовым приехали решительные, оскорбленные дамы, которым, судя по их злобному настроению, так и не удалось погулять в свое удовольствие. Лучших кавалеров для них не нашлось, но и прежние, вопреки ожиданиям, не пустили дам на порог. Они, попирая все мыслимые каноны, молчали и не давали Техорскому отпереть дамам дверь; дамы ушли. Их раздраженная брань плавно спустилась на самое дно лестничного колодца. Там все растаяло, как облачко вредного газа.

           Гости сидели до вечера: бродили по квартире; брались то за одно, то за другое, переставляли безделушки, смотрели разные передачи. Удыч уснул на постели Техорского, рядом прикорнул Совершаев. Кропонтову достался неудобный диванчик, а сам хозяин, сложившись втрое, отсыпался в кресле.

           Прикатилось новое утро.

           – Не надо бы вам в офис, – Техорский, благоухавший комплексным освежителем, остекленело уставился на свое сопровождение, которое спешно обувалось.

           – В приемной посидим, журналы почитаем, – пробормотал Удыч, зависая над шнурками.

           Техорский хотел чем-то возразить, но ничего не сумел придумать.

           Кропонтов осторожно погладил его рукав.

           По улице шли гуськом, то и дело норовя прикоснуться к плечу направляющего.

           – Мама, смотри! – закричал какой-то мальчик. – Дядьки идут гуськом, как в сказке! Про золотого гуся!

           – Вы куда? – охранник, пропустив Техорского, заступил остальным дорогу.

           – Со мной, – объяснил Техорский.

           – Да?

           Охранник посторонился. Потом он рассуждал с голенастой секретаршей и объяснял, что Техорский привел верную бригаду.

           В приемной Удыч подобрал журнал, уронил. Они разбрелись, Техорский сел за стол и подтянул к себе перекидной календарь.

           Явились клиенты.

           Первые вели себя тихо. Вторые отказались вести переговоры в присутствии посторонних.

           Третьи тоже отказались, да впридачу закатили скандал.

           – Разговор есть, – признался шаровидный молодой человек, вертевший брелоком. – Люди говорят, ты одной рукой дела делаешь, а другой прокурору пишешь. Ну-ка, убери своих горилл, не то я приду со своими.

           – Какие ж они гориллы? – взмолился Техорский, тыча пальцем в грудь Кропонтова. Кропонтов бездумно топтался на месте.

           – ...Следи внимательно, – предупредил колдун, который за десять кварталов от конторы Техорского сражался в крестики и нолики. – Сейчас я нарисую четвертый!

           – Не вижу, – раздраженный Скобарь принялся протирать глаза.

           – Смотри, смотри!

           – А чего мне смотреть, – Скобарь отобрал у него листок и влепил нолик. – Ты сам не зевай!

           Колдун вздохнул:

           – Партия! ...

           Он перечеркнул четыре крестика, протянувшиеся наискосок.

           – ...Ну, это свинство, – обиделся Скобарь и встал.

           Встал и толстый молодой человек:

           – Ну, смотри. Тебе виднее. Только не ошибись.

           Он вернулся под вечер. Техорский, за день высосанный до донышка тазовой ямы, как раз выходил на крыльцо, а его спутники утомленно маячили в дверях. Охранник, словно медведь, успел их обнять, подмять и повалить на пол, поэтому пуля досталась одному нотариусу.

           Совершаев исхитрился выпростаться из-под охранника, подбежал к Техорскому и молча прилег рядом.

            Вокруг топотали, причитали, а кто-то скулил, но Совершаев лежал неподвижно.

           Потом Удыч и Кропонтов поставили его на ноги, и он стал двигаться.

           – Это психи какие-то, – говорил охранник, показывая на группу товарищей, бродивших вокруг трупа.

           Кропонтов, Удыч и Совершаев тускло рассматривали милицию. Их грубо оттащили, сопротивление было вялым.

           – Можно нам в морг? – поинтересовался Кропонтов. У него бегали глаза.

           – Нельзя. Вы ему кто?

           – Близкие люди, – бесцветным и равнодушным голосом объяснил Совершаев.

            Милиционер поморщился. Все, что он думал о близких людях, брезгливо написалось на его простодушном лице.

           – Быть здесь, никуда не отходить, с вами будут разговаривать.

           Отпустили уже за полночь.

           Трое перетаптывались на крыльце, не разумея, куда податься. Где-то за домами выпустили пар, и шуршавая темнота раскололась оглушительным шипением.

           – Нужно в морг, – настаивал Кропонтов. Он рассеянно глазел по сторонам, в глазах его не было ни тени смысла. – В городе только один судебно-медицинский морг.

            – Не пустят, – вторил Удач, и вторил не словами, которыми он, напротив, возражал, но тоном – таким же бесцветным, таким же непреклонным.

           – Ничего, – Кропонтов поднял воротник. – Мы рядышком постоим.

           – Подежурим, – задумчиво согласился Совершаев.

           По дороге в морг каждый из них смотрел прямо перед собой и говорил в пустоту:

           – Это не надолго.

           – Дня два.

           – Не больше трех.

           – Погуляем в сторонке.

           – Надо узнать, где похоронят.

           – Не похоронят, а кремируют.

           – Нет, у него сестра набожная. Похоронят.

           – Это хорошо.

           – Почему хорошо?

           – У меня есть палатка.

           – Не отходи, возьми меня под руку.

           – Тут узко, втроем не пройти.

           – Тогда цепью.

           – Ты быстро шагаешь, у меня в печенках колет.

           – Понял.

           – Дай я тебе руку на плечо положу.

           – И я тебе.

           – Теперь говори громче. Замыкающего не слышно.

           – В палатке замерзнем.

           – Не замерзнем, сейчас тепло.

           – А потом?

           – Потом будет потом.

***       

           Потом, наставшее потом, оказалось такого свойства, что историю напечатали в яркой и толстой газете с огромным тиражом.

           Страшненький человек, стороживший кладбище, рассказывал так:

           – Все люди как люди, а эти ненормальные. Лысый так горевал, что в гроб полез. Еле оттащили.

           По словами сторожа, подозрительные плакальщики разбили на погосте палатку, разожгли костерок, справили супчик.

           – И я так понял, что расположились они основательно. Надолго. Им говоришь, но куда там, они не слышат. Посмотрят насквозь и питаются дальше. Хлебают себе из кастрюльки, вылавливают оттуда, чавкают – не по-людски так свинячить, среди могил-то.

           Ночью сторож проснулся, разбуженный криками.

           В криках звенело отчаяние.

           И даже досада.

           Голое, досадливое отчаяние, без примеси страха, гнева или особенной скорби.

           Сторож побежал на крик и увидел группу товарищей: двое, разметав полы плащей, присели на корточки. Вцепившись, они держали за руку третьего. Его вторую руку по самое плечо затянуло в свежую песчаную насыпь. Двое перестали кричать и только сопели. Под их подошвами хрустели венки.

           По описанию сторожа выходило, что третий был наполовину мертв.

           – Я в этих делах разбираюсь, – уверял он диктофон. А диктофон шуршал – такая маленькая машинка, что ей еще рано было слушать страшные истории.

           – Эти, что пока его держали, помёрли на треть.

           Сторожу подлили в стакан.

           – Потом обоих затянуло! – сторож ожил и привстал, нависая.

           – Всех затянуло, – объяснил он через минуту.

           Он подпер кулаком щеку и крепко задумался скорбною думой.

           – Это все? – спросили у него.

           – А как же, все, – ответил сторож.

           На самом деле он рассказал не все, а почти все.

           Когда разоренная насыпь затихла и перестала дышать, в песке проступила железная скоба. Она появлялась медленно, густея и ржавея – перекрученная, обтерханная.

           И, полностью проявившись, какое-то время лежала.

           Потом ее наподдали.

           Мальчишки, ловившие на кладбище птиц, нашли эту скобу в траве. Один подобрал ее и долго носил в кармане. Он полюбил кладбище и все чаще приходил туда; сперва – поохотиться, потом уже просто так.

           На это обратили внимание.

           Но все обошлось, потому что в какой-то момент этот мальчик, сунув руку в карман, наткнулся на давно забытую ржавую железяку и вышвырнул ее в реку.

           Это была важная река, она поила весь город; что до мальчика, то он поправился почти совершенно.