Альманах "Присутствие"
 Альманах акбар!
№  8  (18)
от 22.12.2001        до 22.03.2002

 

 

 

             Нонна Слепакова

             ЖИЗНЬ ПРОДЛЕННАЯ

 

 

 

 

  • Литературное объединение

  • Рисунок Александра Бенуа к "Медному всаднику"

  • Причина

  • Концертный номер

  • Новое искусство

  • An exercize

  • Чтение стихов

  • Памяти Анны Ахматовой

  • Ученику

  • Моление о птице

  •  

     

     

    Литературное объединение

                                    И что же видит? За столом
                                    Сидят чудовища кругом!
                                           ("Евгений Онегин")

    Впервые я сюда пришла.
    Гляжу на всех с порога.
    Я нескладна и несмела,
    А в чем-то и убога...
    Как прозвучит моя строка,
    И буду ли достойна?
    ...Застольцы смотрят свысока,
    Но как-то неспокойно.

    Вот этот, ростом небольшой,
    Набрякший тайной злобой...
    Понятно сразу: он — с душой!
    И не пойми, попробуй.
    Он подает открытый знак,
    Что мыслит он подспудно!
    А если честно — мыслить так
    Ему совсем не трудно.

    ...А рядом — плотный чернозем
    Исходит паром душным, —
    Вот-вот в ладонь его возьмем,
    Как в фильме показушном, —
    Захочет, всё произрастит,
    Что колос, что крапива!
    Интеллигентов не простит,
    Но выпьет с ними пива.

    Герой расхристанных ночей,
    Намеренно-патлатый.
    Довольствуясь неважно чьей
    Восторженною платой,
    Он всё-то пьет и всё-то рвет
    Немытую рубаху.
    Неясно, врет или не врет,
    А нагоняет страху!

    Вот, непоседлив и упруг,
    Бровастый горбоносец.
    Его подкидывает вдруг
    И ветерком относит,
    Бренчит в нем сердце бубенцом.
    С дороги он — свежее...
    ...Вот ведьма с тыквенным лицом,
    С агатами на шее,
    Во взоре — мистика вранья,
    Туманец Петрограда...
    Однако чую даже я,
    Чего здесь ведьме надо.

    Умен и едок, Тамада
    По чашке водит пальцем —
    Как бессловесные года
    На черепаший панцирь
    Наносит — тщательно, давно,
    Злопамятным узором...
    И недоступен он равно
    Чужим и близким взорам.

    Войти? Нет, Боже сохрани!
    Уйти? Но все же, все же —
    Зачем же сходятся они,
    Друг с другом так несхожи?

    Им не дарована краса,
    И дружество, и честность...
    Но здесь творятся чудеса,
    Свершается Словесность!

    И я, ступив через порог,
    Приглаживаюсь гребнем
    И робкий делаю шажок
    В молчании враждебном.

    1960

     

     

     

    Рисунок Александра Бенуа к "Медному всаднику"

    Понимаю — несчастный безумец
    Что-то вякнул кумиру в сердцах —
    И спасается, преобразуясь
    В раскоряченный, сплюснутый страх.

    Но зачем триумфатор надменный
    Так спешит затоптать червяка,
    Что скакун задыхается медный,
    Тяжело раздувая бока?

    Знать, какое-то общее лихо
    Приковало железным кольцом
    К драной пятке бегущего психа
    Царский взгляд под лавровым венцом.

    Знать, бессилье — всесилию ровня:
    Так и сводят друг друга с ума.
    Бег постыдный, постыдная ловля.
    Хорошо хоть — ненастье и тьма.

    1984

     

     

     

    Причина

    Свой стих, рожденный сам собою
    И неизвестно почему,
    Я наделить хочу судьбою,
    Причину выискать ему.

    Так женщина идет Мадонной
    В кладбищенскую тесноту,
    И сына страсти незаконной
    Ведет к безвестному кресту.

    И там настурции сажает
    И подстригает деревца,
    И чуждый холм преображает
    В могилу мужа и отца.

    1963

     

     

     

    Концертный номер

    В послевоенном багаже концертном
    Был гвоздь программы, бивший наповал:
    Нам, зрителям, обыкновенным смертным,
    Он Красотою скудость поливал.

    Из полутьмы таинственной, глубинной,
    По грубому щелястому мосту,
    Закукленная в кокон паутинный,
    К нам шла актерка делать Красоту.

    Она казалась пыльной и нечистой,
    Замотана в бесцветное тряпье.
    И дезинфекционный, закулисный,
    Дул ветерок — и подгонял ее.

    Но падал луч — и мотылька ночного
    В колибри, в махаона превращал,
    И взлет внезапный верхнего покрова
    Свистел атласом и парчой трещал,
    И нежил, словно вишневый панбархат —
    Так дивно пыль пушилась под лучом!
    Вот-вот, казалось, розами запахнет...
    А что же хлорка? Хлорка не при чем!

    И шла покровов выброска и встряска,
    Какая-то яванская метель!
    Полдневно-изумрудная окраска,
    Янтарный шелк, сапфирная синель...
    И вдруг твердел российский белый иней
    На выпушке китайской темносиней...

    И, серебром, как рыбка, облита
    По всей точеной, выгнутой фигурке,
    Вдруг застывала наша Красота,
    Победоносно сбросивши кожурки.

    И несколько блистательных минут
    Надеялся с ней вместе каждый зритель:
    Ее поймут, ее в балет возьмут,
    И спать с ней не посмеет осветитель.

    Мой друг-подросток, будущий поэт,
    Тогда еще не книжный, а тетрадный,
    Рукоплескал в свои тринадцать лет
    И вожделел к волшебнице эстрадной,
    И драгоценной почитал всерьез
    Игру летучей ветоши и поз
    Под непостижной техникою света...
    Не зря тебя, словесник-виртуоз,
    Я вспоминаю, думая про это,
    И жалко мне актерку и поэта,
    Но жаль и осветителя до слез.
    Он знал, что за кулисами — мороз,
    Хоть волком вой, хоть зарывайся в стружку.
    И загодя в конурку он принес
    Два пирожка и малую чекушку,
    Чтобы согреть, раздухарить подружку —
    Царицу роз, владычицу стрекоз.

    1986

     

     

     

    Новое искусство

    (три монолога одного и того же лица в разное время)

    I

    - Принесите сюда орхидей!
    Я без них не дождусь благодати —
    Дара речи для пленных идей.
    ...Черный ворон в багряном закате —
    Вот о чем я скажу, господа.
    Пусть послушницы, то есть актрисы,
    Орхидеи поставят сюда,
    Ну а ирисы — прочь, за кулисы.

    Чуют все, как один человек:
    Черный ворон в багрянце заката
    Улетает куда-то, куда-то,
    Где чему-то не будет возврата...
    Чуть начавшись, кончается век.

    Дрожь свободы, тревога предчувства
    Сотрясает нам душу и плоть.
    Заскорузлая риза Искусства
    Нас теснит. Разодрать, распороть
    Этот плащ, столь удобный когда-то,
    Задубелый от пота и злата!

    Цвет и форму, движенье и звук
    И нагое значенье глагола —
    Не страшась, выпускаем из рук
    На <...> идей <...>.

    II

    - Подметите торцы площадей
    Этим веником из орхидей!
    А Искусство, громадно и гибко,
    Раскатайте по глади торцов!
    А вверху, между башен дворцов,
    Пусть повиснет гигантская зыбка.

    Пусть посмотрит младенческий люд,
    В созревании смутном качаясь,
    Как Искусство ему отдают,
    Всё как есть отдают — не печалясь!

    Утоляющий жажду народ,
    Раздувая юбчонки и клеши,
    Пусть подсолнухом сверху плюет
    И роняет на сцену галоши.

    Я затем для него и простер
    Исполинский двуцветный ковер:
    Черный — рабство, а красный — свобода,
    Черный ворон в багрянце восхода!
    Черный ворон в багряной заре —
    Как стремительное тире
    Между тьмой и огнем, между нами
    И вознесшими нас временами!

    Жрец, главарь, устроитель утех,
    Прежде замкнутый столь безысходно, —
    Ты свободен! Искусство для всех —
    Всенародностью самой свободно!
    Ты пророком назначил себя.
    Воплощайся плакатно, площадно —
    Так История, сцену любя,
    Воплощалась при всех беспощадно!

    ...Черный ворон в багряной заре...
    Черный Ворон? За мной? Во дворе?
    Но зачем эти ружья? На что же
    Эти отроки в глянцевой коже?!
    Что ты, воин, за локоть берешь
    И дыханием кислокапустным
    Так реально меня обдаешь?..
    Или жизнь перепутал с Искусством?..

    III

    - Дима? С дамой? Приветствую вас.
    Ничего, что на кухне?.. Сейчас
    Чай заварим, крепчайший на свете,
    Пошмонаем водяры в буфете...
    Сковородник опять, прохиндей,
    Завалился за полку, похоже.
    Что вы, милый, каких орхидей
    Не хватает мне? Вспомнили, тоже!
    Да, водились такие цветы —
    Семь целковых гони, и порядок...
    На какие пускались финты!
    Трата денег, и форс, и упадок.

    Попрошу к баклажанной икре
    Быть внимательней. Сыру хотите?
    Черный ворон в багряной заре?
    Вы о чем? Не припомню, простите.

    Вот вам байка. Зеркальный трельяж
    Получила красотка-мотовка.
    Прилагалась к нему сторублёвка
    И подробный при ней инструктаж:
    "Вся твоя сторублёвка, сердечко,
    Как захочется, так и потрать.
    Только красного с черным не брать
    И о белом — молчок, ни словечка!
    И твой вид никого, никогда
    Не шокирует, не потревожит.
    Только чур — вместо "нет", вместо "да"
    Говори "не совсем" и "быть может".

    Подчинилась красотка иль нет —
    Дело девичье. Дамское. Вдовье.
    Соблюдающий это условье,
    Не живя, проживает сто лет.
    А закат ли Искусства, расцвет —
    Размышляйте потом на здоровье.

    Ну и хватит, товарищи, — ша!
    Всё потом разузнаете сами.
    Да и полно о скучном при даме, —
    Черт возьми, как она хороша!

    В черных кудрях, как в черном пере,
    В алом свитере — цените, Дима?
    ...Черный ворон в багряной заре,
    Исчезающий невозвратимо.

    1986

     

     

     

    An exercize

                                            М.А. Шерешевской

                                    Ах, зачем я лучшие годы
                                    На чужие отдал слова?
                                                           (А. Тарковский)

    Скворчит аллитерациями, хрусткий,
    Скребущийся, как мышь под Рождество,
    Язык английский, подчиняя русский,
    Но подтверждая звукопись его.

    Английские плавник, весло и ласты,
    И хлябь, и шлюп, и платина волны...
    Заглоты слов медлительны и властны
    В левиафаньем хайле глубины.

    Сверчка, скорлупку, скрытность, кукурузу,
    Русалкин плёс и гладь холодных вод
    Я сортирую, направляя Музу
    На лузганье кормежки — перевод.

    Что нам пить-есть во времена тугие,
    Ответчицам за строй и за настрой?
    Да English приручить, чтоб хоть такие
    Стихи наружу вырвались порой.

    Томление ли творческой природы
    Иль заработка нищенская стать?..
    Ах, семечки калёны, переводы!
    Язык саднит, а всё-то не отстать!

    1993

     

     

     

    Чтение стихов

    Усажен за столик отдельный,
    Мой сверстник, приятель, поэт
    Читал с неохотой предельной
    На долгие просьбы в ответ.

    Звучала отмашка, уступка
    Во всем. И светилась над ним
    Стенная шипящая трубка,
    Пульсируя светом дневным.

    С прекрасной усталой свободой,
    Осмысленно, не наугад,
    Он вел свою душу погодой,
    Вселял ее в город и в сад.

    Полуночным ветром свистело,
    И дрогло, и маялось всласть
    Всё то, что сказать я хотела,
    Могла бы, да не собралась.

    Я слушала, — или, пожалуй,
    Глядела, как рядом сидит
    Один начинающий малый,
    Алкатель, птенец-ненасыт.

    Его торопливая шея
    Тихонько тянулась к столу,
    И, жаждою славы алея,
    Всходило пятно на скулу.

    1968

     

     

     

    Памяти Анны Ахматовой

    I

    Единственный свой праздник
    Не празднует она.
    Стоят в обличьях разных
    У гроба времена —
    Одеты и обуты,
    Стоят они над ней,
    Сжимая атрибуты
    Своих великих дней.

    Один, подняв рукою
    Две розы и стакан,
    Коряво сжал другою
    Две воблы и наган.

    Другой — спортсмен безликий,
    Телесный аппарат
    С готовностью великой
    На бой и на парад.

    А третий — корку хлеба
    Смакует, гастроном,
    Пока затишье неба
    Сочится в метроном.

    Четвертый прошлым бредит,
    Вселенский эрудит,
    И важно слезы цедит,
    И на себя глядит...

    И молят о прощенье
    У гроба времена.
    Ну что же! Отпущенье
    Дала бы им она —
    Но их она невправе
    Простить по доброте
    В своей невольной славе,
    В печатной немоте.

    II

    Отпевали в тот день поэтессу.
    Неслучайно киношников, прессу,
    Стукачей допустил сюда Бог...
    Мы стояли в церковном приделе
    И себя сознавали при деле —
    На сквозном перекрестке эпох.

    Хор твердил в это время сурово
    "Упокой" через каждое слово,
    Будто мертвого тела покой
    Ненадежный еще, не такой...

    Рядом древняя ныла старуха —
    Дребезжала противно для слуха
    Обо всех мертвецах на земле,
    Как тоскливая муха в стекле,
    И привычные слезы сочила,
    И крестилась — как будто сучила
    Возле душки незримую шерсть.
    Мне она деловито-уныло
    Прожужжала: "А сколько ей было?"
    Я ответила: — Семьдесят шесть.
    И она, машинально рыдая,
    Прошептала: "Еще молодая!"
    Я подумала: так ведь и есть.

    1966

     

     

     

    Ученику

                                                 Д.Б.

    Рифма, ритм — пустой процент.
    Стих, привольно сочиненный,
    Должен свой иметь акцент,
    Выхлоп интонационный,
    Привкус, метку, свой звучок,
    Свой-пресвой, не как у тыщи, —
    Блока ледяной зрачок
    Или Пушкина губищи...

    Пусть уродливый весьма,
    С неприятной пусть окраской...
    Без него полет письма —
    Плавность кисти каллиграфской,
    Афоризмы — лишь нули,
    Цирк метафор — не дороже...
    Ты без метки — Натали,
    Что стихи писала тоже.

    Несказуем этот знак.
    Объяснять и не дерзаю.
    Жди его — не знаю, как.
    И дождись — а как, не знаю.

    Так-то, значит, поджидай:
    Может, лыко встанет в строфы
    После (Бог тебе не дай)
    Горя или катастрофы!..

    Млеком горьким на лугу
    Римлян потчует волчица.
    Научить я не могу,
    Но — ты можешь научиться.

    1992

     

     

     

    Моление о птице

    Просыпаюсь на рассвете — не последнее ли утро?
    Хлеб на досочке кромсаю — не последний ли кусок?
    Не последняя ли птица небывало и немудро
    Хочет вылететь наружу и колотится в висок?

    Господи, не жаль мне хлеба — Твоего ли, моего ли —
    Всколосишь еще Ты ниву, заведешь еще квашню,
    Дашь к еде благословенье и поделишь хлеб на доли...
    Кто-нибудь его оценит, коли я не оценю.

    Господи, не жаль мне утра, — миллионы раз — и больше —
    Ты пошлешь кому-то утро в Питер, в Токио, в Париж...
    Жалко только эту птицу, — ибо в точности такой же
    Никогда ни в ком не будет: даже Ты не повторишь!

    1995

     

     

     

     

     

     

     

     

    Hosted by uCoz