Из цикла "Вновь три сонета"
3. Маргарите Куллик
Я не способен постичь таинство женской ноги,
Тайну вспотевших подмышек, обласканных мраморной ватой,
Пульс быстролётной походки, лукавой, подчас вороватой:
Точки опоры малы, ленты завязок туги.
Повиновенья прилив с третьих звонков береги,
Не обольщайся хлопками, сноровку аншлагу не сватай.
Кто-то поспешно зевнул. Терпсихора, старуха, права той
Правдой: избыточный вес равен упрямству слуги.
Чувствуя блажь божества, никнешь, клубишься, паришь —
Истово бредить о том должен, пожалуй, Париж,
А не базарный Петрополь, больной слепотою куриной.
Раскрепощённая тень в замершем свете пега.
Бьётся неслышимый смех шёлковых пачек Дега,
Сладко пустых и поверивших сказанному балериной.
20 апреля 1993
Das Mutterland
Мокрые волосы матери
Влагой полночной мокры;
Конскую гриву взлохматили
В долгих объятьях махры.
Матери волосы мокрые
Габсбургской масти седой:
Молодость — бальные локоны,
Старость грозится бедой.
Матери мокрые волосы,
Ленточку в косу вплела.
Рано с работы уволилась,
Бросив подшивки, дела.
Матушка, вымыла голову?
Не застуди, хлопочи.
Сонного, пьяного, голого
Стащит держава с печи, —
Злая погоня за Китежем,
Шею нетрудно сломать...
Жалобы в сторону! Выдюжим,
Вымоем Родину — мать.
22 мая 1995
Иоахим фон Риббентроп
Цементный мир, зловонный мир
В глазок не видит конвоир,
Зато чужая сторона
С крыльца тюрьмы ему видна.
В обычае моей семьи —
Считать, волнуясь, до семи;
Шептать в цементной тишине
Приятно мне.
Я им подгадил, ой-ля-ля, —
Волкам, стоявшим у руля:
Фокстрот укладывая в такт,
Я подписал какой-то пакт.
Литва, свободная вчера,
Стекала с кончика пера.
Ура.
Главарь проныра был большой,
Поладить не сумел с душой, —
Отныне вечный будет он —
Масон.
Я крикнул: "contra!" вместо "pro".
Шумит берлинское метро.
Подросток тащит катули —
Вдали ...
Тошнотный приступ. Дверь. Кровать.
Не хватит силы тосковать,
Когда плечистый идиот
Под утро в камеру войдёт.
Кусок сигары осквернил
Борьбу коричневых чернил,
Я на распятьи закреплю
Петлю.
14 декабря 1995
Собачья площадка
Дворняге — цепь, и крыса — прочь,
Москва теперь не та.
Шумели в зале муж и дочь,
Но в залах — пустота.
Мои враги теперь не те,
Друзьям поблажки нет.
Противно клясться на кресте,
Когда утерян след.
Живучий доктор на слуху,
Рожающий слезу.
Зачем ему копать вверху?
Копается внизу:
Немудрено скатиться вниз,
К ночам тибетских трав.
Ты был ко мне жесток, Борис,
Борис, ты не был прав.
А я? Посмела выйти вон.
В избе — жужжанье пчёл,
И мёдом смазанный Медон
Свою вину прочёл.
В подвальном декабре умрём, —
Рождественский ушат.
Зарницы вспыхнут над Кремлём
И премии лишат.
2 июля 1996
Квисисана
Марине Белкиной
Ненасытная Федра! Поймите меня,
И хотелось вдобавок сказать бы:
Я не жду, не дождусь лимонадного дня,
Годовщину несбывшейся свадьбы.
Ненасытная Федра! Польщусь рукавом
И у Вас на коленях заплачу.
Расплывается хитренький сон, в каковом
Я гордился и верил в удачу.
Плотоядная дрёма, бормочешь когда
И других обвиняешь невольно, —
А у нас наступили в дому холода —
Кровоточащий смех Мейерхольда.
Вороватые зенки покрепче закрой:
До чего же швейцар опрометчив!
Пастернак на подносе, и блюдо с икрой
Отражается в икрах буфетчиц.
Но меня подкупили за гривенник. Пусть!
Одолжите передничек, цаца;
О, поймите, простите, я доле не злюсь,
Ибо не на что мне обижаться.
Пронеслись, пролетели, затихли в дали
Ваши туфельки на? ногу босу;
В заливные луга поведём корабли,
Замышляя Четвёртую Прозу.
Сиротливая дверь, на щеколду запру,
Молодецкую — пробуя — силу.
Ну а вот арестует меня ГПУ,
Потому что пришёлся не в жилу?
Петербургская правда! В тюрьме заточён,
Соискатель чужого гражданства.
Настоящим на свете я был рифмачом,
И заслуженной кары дождался.
И в мою одиночку вошёл судия,
Должностной чехарде недоступен.
У криницы ослепну, истошно бия
В санитарный потасканный бубен.
О, не злитесь, Марина, не плачьте, мой свет, —
Откровенно прошу: не печальтесь.
Суматоха извечна, но истины нет,
Вожделенье совсем не случайность.
Если руки заломишь и тело не дашь,
Отговорок не надобно. Спрячь их!
До свиданья, Марина. Измаялся Ваш
Мимоходом обиженный мальчик.
21 сентября 1996
Кремлёвская песня
Ольге Новиковой
Мои товарищи в тюрьме
Бессонной ночью снятся мне;
Кандальный заглушая рык,
Ломают хлеб на восьмерых.
Они замёрзли — снится мне —
В Матросской Тишине.
А я дрожал сто раз на дню,
Лицо закутал в простыню,
Хотя предвидел: простыня
Не в силах выручить меня,
Спондей в строке, игла в стопе —
Могуч ГКЧП.
Но я дитя расстрельных каст,
И мне рехнуться Бог не даст.
Разлит по лампе белый свет,
В котором нравственности нет.
Мой друг — язык, его скорей
Отрежет брадобрей.
5-6 октября 1996
Отголосок
Я осмелюсь,
всех вас от забот отрывая,
троекратно пропеть
лошадиное танго трамвая.
Сумасбродный трамвай
с опозданьем влетел на вокзал,
и поклажа моя
очутилась в объятиях негров.
Я себя наказал,
хорошенько себя наказал,
проходящие ценности выбрав
и вечность отвергнув.
Катера у моста
не хотят опускаться на дно.
И рюкзак на плече,
и скулит без умолку ключица.
Если я согрешил,
снисхожденье познать не дано;
я себя наказал,
волшебству помешав приключиться.
Загулявший трамвай,
со спины колесо оторви,
как чернильные клейма
сдирают — но это не страшно.
Я себя наказал,
чертыхаясь в бензинной крови,
и она растеклась
по ветвям похоронного марша.
Поднадзорное танго:
поклажа моя нечиста.
Катера на приколе,
шестнадцать копыт у моста.
6 - 8 декабря 1996
Марина Цветаева. Сонет
Восьмое чувство видится во сне.
Казнить стихи, виновные в удаче, —
Единственное правило, иначе
Заблудишься в неведомой стране.
Пророчество забылось в тишине,
Оно погибло в судоргах и плаче,
И небо стало сказочно незряче —
Как мёртвый вор с рубцами на спине:
О мире этом нечего жалеть;
Хрипит и хрипнет колдовская плеть.
Работа колдуна кому по силам?
И если завтра горе суждено,
Молю, не плачьте! Право же, смешно
От радости казаться некрасивым.
3 августа 1997
Асаф
И было в Салиме жилище Его
и пребывание Его на Сионе.
Пс. 75, 3.
И было в Салиме жилище Его,
Вода ледяная текла с потолка,
Дырявый кувшин распластался в углу.
Когда-то невеста была у Него,
Но с женщиной Он сговориться не мог,
И стала невеста чужою женой.
Укрой и помилуй, согрей, защити.
Напился с утра старина Идифум,
По струнам рука пауком поползла.
11 марта 1998
