Нас те, что пали, стерегут.
Но есть река —
И мы сидим на берегу,
И мы — в венках!
Караты звезд и корни слив...
Я чист! Я прост!
И под шатром моей листвы
Щебечет дрозд.
Лэ
1. Ах, в лужице воска ты тонешь, бубновый валет.
На улице вьюга, там кружится снег благородный.
В такую погоду приятно ступать по земле
И слушать, как в тучах проносится снежная Рона,
Читая "Историю рыцарства" Шарля Миллэ...
В такую погоду в столицах написаны лэ.
В такую погоду в провинции пишется рондо.
2. В такую погоду в провинции пишется рондо...
Спешит к губернатору вызванный кабриолет.
Стучат поезда, и дрожат фонари над перроном.
Транзитная барышня хочет пройти в туалет,
Но в панике "М" принимает за надпись "мадам" и
Бежит... Но тут видит... Друзья, посочувствуем даме —
В зловонную лужицу падает желтый билет.
3. В зловонную лужицу падает желтый билет,
И кто-то рассеянный, вздрогнув, газетку уронит —
Где свежие новости нами непрожитых лет,
Где в лавочках колониальных желтеют лимоны —
В провинцию эту их долго везли корабли
По мелким каналам, где желтый проносится блик,
Как осень, как лист золотой над толпой похоронной...
4. Тут лист золотой задрожал над толпой похоронной,
Но я усмехнулся, припомнив бессмертье души.
Знаменами стелется по небу черная крона,
И нищий в бобровой папахе считает гроши,
И пальцы в алмазных перстнях сладострастно трясутся...
В туманной долине козлы отпущенья пасутся,
Да в книжном шкафу близорукая кобра шуршит.
5. Да, в книжном шкафу близорукая кобра шуршит —
Но кто я такой, чтоб "бон жур" ей промолвить любезно?
Виденьями ужаса ночи наполнена бездна.
Виденья стоят и дрожат, завернувшись в плащи.
Но — миг! — приближается лик с выражением грозным —
Полярным бураном наполнены рваные ноздри,
А зубы со звоном кромсают серебряный щит.
6. И зубы со звоном кромсают серебряный щит,
И рог изобилия дрогнул на лбу Оберона —
Тяжелые тучи летят из небесной пращи,
Подводные ветры качают гранитное лоно...
Я вздрогнул, проснувшись, отринув безумье личин —
Был вечер прекрасен, таинственен, мироточив,
И свечка стекала к подножью дубового трона.
М. Но свечка стекает к подножью дубового трона —
Ах, в лужице воска ты тонешь, бубновый валет.
Не лист золотой задрожал над толпой похоронной —
В зловонную лужицу падает желтый билет,
Да в книжном шкафу близорукая кобра шуршит,
И зубы звенят, и кусают серебряный щит...
В такую погоду в провинции пишется рондо.
1990
Пространное повествование на барже
1
Волоча на себе многократно заштопанный фрак,
Крайне жалок и беден домой возвращается рак;
Лапу в белой перчатке сжимая в массивный кулак,
Избивает его в рачьем доме зимующий краб;
Фрак потерян в бою, старый рак покраснел неглиже —
Я про то узнаю, принимая гостей на барже.
2
Гости спорят о спарже: Толстой, говорят, ее ел.
Дескать, он потому и Толстой, а не кролик какой.
Не заметили даже, как с неба посыпался мел,
И хозяйка его по ошибке смешала с мукой...
Ра летит на ладье, капли Нила на синем пере —
Безразличнее сфинкса к убогой полярной дыре.
3
О, не спорь же о спарже на барже — на биржу, буржуй!
Ты годился бы мне в сыновья, если б вымылся хоть!
Я на двух волосках ваши грязные души держу,
И ордой разливается в небе бескрайняя плоть.
Заморили пруды, а потом запрудили моря —
Ни туды, ни сюды Ра не будет бросать якоря.
4
Над Вершиной Вершин в небосклоне зияет дыра —
К Люциферу спешит ослепительно блещущий Ра.
Тем же часом на дне, потерявши поношенный фрак,
Старый рак облачается в новоандреевский флаг.
1990
* * *
Грачи прилетели в Турин
И гадят на архитектуру.
Возьми арбалет, Гарибальди!
Устрой им Сицилию в небе,
Устрой Пер-Лашез на земле —
Я пью за победу твою!
За ними приплыл крокодил —
Он был в леднике заморожен —
Его альпенштоком отсек
Меркадор в Аосте весной.
Он скушал принцессу уже —
И стало дерьмо августейшим.
Гай Кассий! Марк Юний! Скорей
Явитесь к нему на доклад.
Теперь я скажу о другом,
Чего не увидишь кругом:
В союзе Земли и Воды
Есть место для неба и дома,
Где будет земля, и вода,
И мягкость балтийской зимы.
На лестнице тают следы,
Волы доедают солому,
Рабы разбивают сады,
Поземкою занесены.
А если смотреть через нас —
Светила одни холодеют,
Полярные ветры и наст,
Зверь в норах, и рыбы на дне.
На улице нет в этот час
Ни эллина, ни иудея.
Лишь кто-то печальный бредет
В союзе снегов и камней...
1990
Семеро против Мегар
В Халкидон за подмогой
Ушли корабли.
Побережья залива
Войска облегли,
Облекли, только звякает бронза.
Се — парад? Вдоль залива
За ними крадусь,
Увязая в слизи
Пожелтевших медуз,
В слове Пифии слыша угрозы.
О дорийская доля!
В Мегарах огни,
Сочиняет стихи
Пожилой Феогнид —
Семь врагов на воде и на суше.
Ввечеру, когда звон
Архаических лир
Заглушая волной,
Регулярный прилив
Деревянные идолы рушит...
В семь запоров рычат
Семь ворот, семь ворот,
Но над ними торчат
Семь бород, семь бород —
Семь врагов, неизвестных анналам.
Мне рисунок на амфоре
Все объяснил —
Кто божественным словом
Фиванцев теснил,
Кто сумел избежать
Идиотской резни
И ушел, ограничившись малым.
Это было у моря —
Там море везде.
Мы с друзьями молились
Вечерней звезде,
На песок соскочив с колесницы.
Пили пиво из амфор,
Вино из мехов
И, по-моему, не
Совершали грехов,
Не стараясь друг другу присниться.
Но когда над заливом
Витал перегар —
Тут я вспомнил,
Что семеро против Мегар!
Да, мне кажется — именно вспомнил!
И вскочил, совершая
Телесный бросок,
И слезою смочил
Мегарийский песок,
И пеан громозвучный исполнил.
И теперь,
Пока солнечный диск не остыл —
Я листаю листы,
Поднимая пласты
Своего гениального мозга,
И любуюсь, как там
Халцедоном горит
Отчеканенный берег
Земли Мегарид —
Ибо время настало,
И прах обагрит
Кровью консула
Черная розга.
1991
Повестино
Мороз трещал, маразм крепчал,
Вы, вздрагивая мелко,
Не слушали, как я вещал
Про Петьку и Емельку,
Про Сахалин, Сибирь, Урал —
Весьма далекий, к счастью.
И ветер вьюгу поднимал
Над Европейской частью.
Разбойник — тот был бородат,
Умел повесить чинно.
Увы, прошастали года
В тулупчиках овчинных.
На эту мразь не строят плах,
Ни гильотин, ни петель...
И кажет фаллос из дупла
Фальшивый Петр III.
Олюша! Это нам урок,
Любующимся Русью,
Где был и "костромской сырок",
И два веселых гуся.
Какую печь топили, ах!
В каких топили реках!..
...Холодный заступ на губах,
Да пятачки на веках...
1991
Патриотические строфы
Падают листья на куртку мою,
Тучи идут проливаться на юг,
На загорелые лица...
Патриотизм, я тебя не боюсь!
Впрочем, не патриотизм а-ля рюс —
Сразу отметим границы.
За Териоками близкого нет —
Полуопавшей листвы полусвет,
В омутах сонные рыбы,
Небо укутано в плед шерстяной,
Ярви и матси шумят за стеной,
Спрятавшей каменный Выборг.
Рощи цветут, в рощах птички кричат,
Реки текут, в реках топят котят
По территории круга.
Семьдесят верст от угла до угла —
Купчино, Гатчина, далее — мгла
С тускло мерцающей Лугой.
Лес приграничный — ольшаник. За ним —
Старица, Порхов, Рязань — Третий Рим —
В прошлом бельгийское Конго,
Где различим за колючим мурлом,
Еле прикрытым двуглавым орлом,
Русской Америки контур.
Странный народ одичалых пород.
Толстой секвойей зарос огород,
Фрак покусали еноты,
Выпья стрельба, комариный смычок...
Выпью! Возьму на закуску сморчок —
Может, отделаюсь рвотой.
Отдых напрасен. Природа крута!
Как я прекрасен, стуча в ворота
Азбукой бедного Морзе!
Выйди, красотка! Поедем аль нет?
Все же топиться в вечерней волне
Лучше, чем в клюквенном морсе.
Воет шакал, заглушая "ку-ку",
Змей под корягой, купец на суку,
Арктика, сбор винограда...
Дальше — туманней, не видно ни зги —
Теплое море, холодный изгиб,
Спят ядовитые гады...
Октябрь, 1991
Первое ноября 1991 года
К.Х.
Мозг расколот на сотню кусков —
Оссиан, Ватемаа, Лесков,
Ономастика бухт побережий,
Отступивших от брега морей,
Где разбросаны ямб и хорей,
И секстины с терцинами — реже.
Ладно, вспомним какую-нибудь
Византийскую комнату, ртуть
В серебре. И за окнами влагу
Извергает беззвездная мгла
В вылетающий из-за угла
Вихрь в лохмотьях упавшего флага.
Если ромом наполнен ритон,
Если перстень глотает тритон —
То его не несут к Поликрату,
Но швыряют обратно в волну
Саркастически вымолвив: "Ну,
Доплыви до шести эмиратов!"
Порт-Саид, Массауа, Дубай...
Крылья Роха, морская труба,
Стук лопаты на Волковом поле,
Где Аверинцев смерть покорил,
Где Мефодий, вернее — Кирилл...
Что он скажет? — Увы! — И не боле...
Все из Даля, все наперечет...
Но кириллица дальше течет,
Без морфем, непонятная Далю —
Том за томом, последний, а там —
С яфетическим текстом плита,
Над которой еще не рыдали.
Слово камня. Движение вод.
Надо только создать перевод
Этой фразы, наверно, короткой,
И расслышать, что шепчут края
Старой скатерти, дым и рояль,
И хрусталь, наполняемый водкой…
Февраль, 1992
Подражание Батюшкову
Приятней страус в небе,
Чем крокодил в реке!
Вода поет о бреге,
Монашка о грехе,
Об атеизме Папа,
О Карфагене Рим.
И огненная лапа
Колотит Землю в ритм.
Вращает и вращает —
Парам-парам-парам —
Катарсис предвещает
Пространствам и мирам,
Патрициям, плебеям
И мне в числе одних,
Пока не поредели
Ряды моей родни
На кладбище старинном,
Где я предстану — пепл —
В покрытой испариной,
Рыдающей толпе.
Под звоны колоколен
Там будут трое, но
Которого уколет
Мое веретено?
Кто станет холоднее
Весьма полярных звезд?
Кому всего виднее
Сверкнет нечистый хвост?..
Звеня, как песнь об аде,
У бездны на краю,
О длиннозубом гаде,
Что тоже не в раю,
О радости и гневе,
О чести и грехе,
О том, что страус в небе
Уместней, чем в реке.
Воинственней, чем лира,
Таинственней, чем волк...
Друзья, идите с миром!
Какой от вас тут толк?
Что там — узнаешь верно
Из Дантова "Инферно",
С Вергилием и проч.
А ночь бумагу метит
Гирляндой междометий
И гонит музу прочь…
1992
Поздняя зима
Опять снега лежат без дела —
Плохое дело!
Триада граций поредела:
Их стало ноль.
Зима, зима... Бациллы гриппа,
Раскаты хрипа.
И полушубок с хищным криком
Уносит моль.
Под триумфальной аркой мая
Не понимаю —
Откуда снег, сугробы, стужа,
Туберкулез?
Озера звезды отражают,
Борей — сражает,
И Персефона уезжает
Под стук колес.
Колчан сосульками наполнил
Владыка молний —
Юпитер, Зевс — имен изрядно
Для одного.
Но самый грозный тоже мерзнет —
Погоды козни.
И Ганимед вздыхает слезно
Близ царских ног.
А нас метели обвивают
И убивают,
Печально статуи кивают:
Увы, я прав.
Тоскую сквозь метели эти,
Грущу о лете
И пью покой в замерзшей Лете,
Меж жестких трав...
1992
Книга лесов
Меря жили в лесах. Не сохранились.
Бедные люли!
Вепсы жили в лесах. Почти не сохранились.
Бедные люди!
Половцы, видимо, тоже жили в лесах, ибо и они...
Бедные люди!
Ф.М. Достоевский (писатель), очевидно, бывал в лесах,
Чем и объясняется наличие повести
"Бедные люди"...
Но есть же и степи, тундры,
Луга, водохранилища.
Каньоны, наконец...
О бедные, бедные леса!
1992
