литературного процесса. Любя повторять формулу А.К. Толстого: "Двух станов не боец..." — не принадлежала ни к какому стану, ни к какому клану. Ее глубоко ранил раскол нашей интеллигенции, резко обозначившийся после перестройки, которую она окрестила "перетруской".
           Поэт внеклановый, а — уж извините — общероссийский, национальный (что, надеюсь, вскоре осознается), Слепакова мозолила глаза, оставаясь как бы в мертвом пространстве и будучи "неудобной" для политизированных литературных баталий. Ее неангажированную, но в то же время и не герметичную, не асоциальную поэзию явно не хотели замечать. Во всяком случае Нонна Слепакова не находила отклика, адекватного своему таланту. Ориентируясь на искусство, контактирующее с аудиторией, она болезненно переживала свою невостребованность. Ощущала себя в "полосе отчуждения".
           Нет, она вовсе не была поэтом изначально язвительным и запрограммированно жестким. Входила она в поэзию, преисполненная чувства приятия мира:

           И было небо голубое,
           Была зеленая вода...

           Все это существовало буквально рядом, удивляя обжигающими подробностями. С годами сгущенная терпкость прикосновения к жизни переросла в своего рода акмеистический символизм. Сугубо личностная лирика вобрала в себя драматургию большой истории. И как бы ни выглядело это старомодным, говорить о поэзии Нонны Слепаковой — значит говорить о той исторической реальности, в которой мы оказались. Может быть, несколько патетически я сказал другу: "Она умерла оттого, что приняла метастазы Отечества". И, однако, она не стала поэтом Заката. Божий дар ее столь очевиден, что не может не благословлять мир божий.

Из предисловия к книге лирики Нонны Слепаковой "Полоса отчуждения"