* * *

Переметнувшись от берега к берегу,
Мост продолжается, кажется, далее,
Делая дело открытья Америки
Даже реальнее, чем через форточку.
Золушка в спешке теряет сандалии
(Лучше бы кофточку),

В ходе развития действия. Шутка ли -
Пир гидрографии: реки, протоки и
Прочее с каменными промежутками
Тянется лет эдак на или более.
Лишь узкоглазые где-нибудь в Токио
Или Монголии

Смогут понять, развести философию
Дзен-, там, буддизма, как шарики полого.
Здесь много проще: “Не хочете кофию?”
“Дык! Елы-палы.” Мост узится в талии,
Золушка спит, потерявшая голову
(Лучше б сандалии).

Стану бродить чуть сутулыми спинами
Серых мостов, в вышине по-над водами,
Столь многозначными, слишком глубинными,
Чтоб называться рекой - по-над временем,
Что-нибудь петь о любви меж походами
Этаким Греминым.

Путь поперек основного течения
Прост, не тернист, не тенист, не… и прочее.
Впрочем, алкающему утешения
Он ни к чему: здесь так шумно и суетно,
Транспорт шипит, матерятся рабочие,
С Балтики дует, но

Скоро привыкнув, почувствуешь кожею,
Рожею или еще чем, что сколько ты
Не борозди землю-матушку, схожую
Нравом с поэтикой Лосева-Лифшица,
Сам ты - лишь камень, с моста кем-то сколотый,
В воду свалившийся.

Падай, поскольку секунда падения -
Это полет, пусть недолгий и заданный.
Снизу мосты - просто скопище тени. Я
Видел. Ты шла по асфальту, по небу ли:
Были подошвы видны над фасадами.
Или же не были.

* * *

Сквер слепяще-зеленый… А дальше
Струйкой дыма, потом пеленой
Наплывает дыхание фальши
И ползет неотступно за мной,

И калечит течение речи,
И, взбивая, как пену, слова,
Их на лист разлинованный мечет,
Словно козыри из рукава.

Замолкаешь и видишь, как густо
Влажной зеленью вымазан сквер,
Что реальность сильнее искусства,
Метафорики, музыки сфер,

Что на теплых томительных лапах
По июньской спешит мостовой
Запах хлеба и тополя запах,
Как из детства привет даровой.

Смотришь так, что становится вязко,
И на ощупь - сырая листва -
Как слоями засохшая краска
На суровом холсте естества.

Здесь не тонкой работали кистью,
Здесь руками мешали раствор,
Здесь художник намазывал листья,
Словно масло на дышащий двор,

И ваялась тяжелая стая
Туч столь гипсовых, толстых, немых,
Что любой авиатор, взлетая,
Разбивался, как муха, о них.

И в том скрежете крыльев о камень
На мгновение, вспыхнув едва,
Пробегали, как мышь под руками,
Звуки, корни, морфемы, слова.

Проездом из города N.

Да. Потом мы перебрались в город. Здесь
вдвое жизнь дороже. Меньше хочешь есть,
больше спать. А в остальном - без изменений:
снег зимой, и осенью гудят ветра -
знаешь, звук такой особенный, осенний -
слышно здорово, особенно с утра.

Нет. Не мучился. И дальний переезд
Не пугал. Охота к перемене мест?
Вряд ли. Просто недостаток сантиментов,
пресловутый местный климат, холод рук
или вот еще - отсутствие ферментов…
Не пытался разобраться. Недосуг.

Да. Не сразу, но сумел войти в контакт
с местным ритмом. В общем, научился в такт -
не сбиваюсь. Выучился без запинок
именам мостов, каналов, площадей,
осенью хожу, не замочив ботинок,
в феврале гриппую - все как у людей.

Нет. В театре не успел. В музее был -
мамонт, шкура волка, чучела кобыл -
нет, не в кайф. Но дети, дети как смотрели!
Им и кровь с конкретной примесью воды,
и отличия Кваренги от Растрелли,
и цветочки-корешочки, и плоды.

Да. Хороший садик, школа, институт.
Дети. Где и жить им, ежели не тут?
Не у нас же, средь полыни с лебедою,
Рядом с пыльным солнцем, на зеленом дне
Дворика, где дым листвою молодою
Пахнет, и где клены золотой ордою
Стрелы палых листьев шлют вдогонку мне.

* * *

Откуда взялось это сонное царство в душе?
Все окна заклеены, дверь на цепочке три дня.
Поглубже черпнешь - не вода зазмеится в ковше,
А душная жижа бездумно глядит на меня.

Во всем виноват недосып, недожизнь. Не до нас
И ангелам в небе, и демонам в глуби земной.
Шершавый асфальт превращается в сытый палас,
Глотающий звуки шагов, рассыпаемых мной.

И день прозябания крови стоячей во мне
Закончится выплеском сна, но не стоит питать
Надежд иллюзорных: в саду этих сонных камней
Ни тумбы - подняться над миром, ни клумбы - поспать,

Ни белочки - выпросить крошек, ни птички - свистеть,
Ни доброго дворника - мусор прибрать на полу.
Великая грязь и пустая великая степь,
И выпитый кем-то фонтан каменеет в углу.

* * *

Перестав реагировать на
Внешний мир, поборов недоверье,
Обнаружил, что нынче весна,
Несмотря на сугробы за дверью,

Что нам врут, будто счастье не в том,
Что он дал бы им в качестве дара,
Что жена есть обычный фантом,
Пропадающий после удара.

Поделился, но вышел скандал.
Затаился. Оставив занятья,
С карандашиком что-то читал,
Между строк оставляя проклятья.

Мучил дочку, а раньше любил.
Впрочем, зная, что дрянь и нахалка,
После криков “больной” и “дебил”
Справедливо хватался за палку.

Бил несильно - могла бы и жить,
Но, кобыла, не стала. И Бог с ней...
Санитары хамье, доктор жид
Спеленали и бросили в боксе.

Голодал, чтоб пустили домой.
Зонд царапал нутро пищевода.
Отзываться на кличку “больной”
Почитал недостойным. Работа

Продвигалась все медленней. Стал
Привыкать. А в окне за еловым
Строем - поле как символ листа,
Навсегда обойденного словом.

Расход воды, пролитой в сентябре
На город, на мосты, на черта в ступе,
Увы, не лимитирован. Каре
Двора почти на месяц впало в ступор,

Следя за тем, как грязное пюре
Земли становится холодным супом.
Продрогший зверь в подмоченной норе,
Зарывшись в плед, ищу где суше. Глупо:

Уже вода доходит до окна,
Уже в тяжелой зелени видна
Тень рыбы с круглым равнодушным взглядом

Старухи-экскурсантки. Значит, ей
Завидный фарт пришел - на склоне дней
Шуршать волной над бывшим Летним садом.