Ничего не осталось: ни шва, ни узла.
Кособокая старость в суставы вползла,
Ненавязчиво, с тыла, как в репку нитрат,
И устало застыла над списком утрат.
* * *
"Видал миндал?" - спросил Пахом.
Так начинают жить стихом.
* * *
При свете ночника он пишет свой дневник.
* * *
Клянусь, что я ни разу не продался,
Но боже правый, как осточертела
Торговля нескончаемая эта.
* * *
Сколь усердно мозгами не двигай,
Как себя наизнанку ни рви,
Простофиле не стать прощелыгой -
Негде взять, если нету в крови.
* * *
Мы Бога напрягаем - "Быстро дай!"
А он в ответ смеется - "Выстрадай".
1937-й год
Кому пулю, кому нары -
Выбирайте, коммунары.
* * *
Бродит спесив и сердит.
В нем еще в юности умер художник
И до сих пор смердит.
* * *
Все перепуталось: время и деньги,
Слово и право, Вера и Надя.
И ни одной завалящей идейки -
С тем и живем, свирепея и гадя.
Прем на зеро - отверзается нечет,
Ставим на Сивку - приходит Каурка…
Так что уймись и послушай, как лечит
В дебрях эфира дурак полудурка.
* * *
Ощущенье такое, будто все мы живем по нужде.
Ночь
Где-то звенит и никак не понять,
Снаружи или внутри.
Мышь почесалась.
* * *
Что за азу! Рагу не пожелаешь.
Смерть болельщика
Очередной надир "Зенита"
Навеки вырубил фаната.
Какая грустная finita.
Жирафы-молодожены
"Где ужин?! - закричал Жираф Жирафше, -
Я не могу ложиться спать, не жравши!
И вообще - уйди. В глазах рябит".
Любовь кончалась. Начинался быт.
* * *
Сначала мечутся, как угорелые.
Потом засыпают, как угорелые.
И непонятно: спят или спятили.
* * *
Не те, кто в доспехах, а те, кто в слезах,
Рыча от непрожитой страсти,
Мое возбуждают броженье ума,
Мне сны в зеркала загоняют.
Какой-то внутри волосатый кристалл
Царапает горло углами.
И жить невпопад, и не жить тяжело,
И нет пустоте измеренья.
Романс
Мечутся речи беспечные,
Тайно и властно маня.
Ах, эти железы млечные,
Вы погубили меня
* * *
В читателе завязано узлом,
И зритель постоянно подтверждает:
В отчаянной борьбе добра со злом
Добро всенепременно побеждает.
А ежели ни речью, ни пером
Не заводя с общественностью торги,
Устраивать борьбу добра с добром?
И злу навар, и публика в восторге.
Тридцать три года
Кровоточащий срез,
Живительный распад, -
Едва с полатей слез,
Как тут же был распят.
Назидательные ямбы
1.
Где тонок жизни матерьял,
Там вера прирастает сплетней.
Ищи не там, где потерял,
А где окажешься заметней.
Доверься опытной молве,
Попробуй вызнать у знакомых.
А тот, кто ищет в голове,
Лишь промышляет насекомых.
2.
Ты вновь с чужими загудел,
Опять на зеркало пеняешь.
Но свой уделанный удел
И рад бы, да не обменяешь.
Будь равнодушен, как топор,
К дарам, хорам, пирам в хоромах.
А тем, кто норовит в упор,
Дай знать, что все еще не промах.
3.
Нет смысла напрягать Камен,
Определять пути и сроки,
Покуда время перемен
Дает грядущему уроки.
Хлебай помои, пей метил,
Своди простату с диабетом…
Блажен не тот, кто посетил,
А тот, кто не узнал об этом.
Другу-стихотворцу
В твоих балладах пламя плавит лед
Порывисто, изящно, динамично.
Когда ты имитируешь полет,
Твой даже мах не выглядит комично.
Но где у прочих покати шаром,
Ты режешь куш почти без репетиций…
Клевать говно и шевелить пером -
Еще не значит назваться птицей.
* * *
Изладившись, остановил мгновенье,
Разжал кулак, гляжу, а на ладони
Семирамидов Евдоким Петрович.
* * *
Нет, не уеду, ветвь не обрублю,
Не затомлюсь по Вене ли, Парижу.
Боюсь, что там горчайше полюблю
Все то, что здесь так сладко ненавижу.
Боюсь, что не достанет сил забыть
Саднящий вкус отеческого дыма.
Боюсь, поскольку это все любить
Не то, чтобы нельзя - невыносимо.
