Жопа
(из цикла "Грязи лечебные")
Целый день от зарплаты
Я ходил по порочному кругу.
Открывая врата, проверяя холщовый мешок,
Семь ворот - все не ждали меня,
Как я - некого друга -
Грустный труд: гнусный друг
Ни в какие ворота не шел.
В подтвержденье сего
Рокотал черно-бурый динамик.
Скатом стать или камбалой - медленно шел я ко дну
По Литейному... Штучка на почве финансовой: намерт-
Восемь леди упилися в жопу.
Все восемь - в одну!
О Российская ширь!
Композитор по имени ШОпен!
Бах-брамс-брукнер-вный тембр
В сердцевине родного костра!
Шире русской души
Может быть только русская жопа,
Где уже Англетер,
Министерство культуры, Госстрах,
Горбачев, Перестройка,
Мы с вами, Карл Маркс с "Капиталом",
Ленин без капитала, но лысый... И всех нас тошнит!
Ежедневно над ней
Реют стяги кровавого кала,
И на запах как мухи слетаемся...
Раз даже Шнит-
Кесарь разных сечений...
Но ладно. Проехали. Хватит.
Что писать? Лучше лаять -
Облаешь - и всякий поймет!
Все мы сукины дети
И только поэтому - братья.
Не от мира сего
Наш трехсотмиллионный помет!
Не виляйте хвостом!
Я - не вам, я не Сеттон, не Томпсон.
Лишь репейник на заднице
Бури борея бурей.
Эсмеральдум ин анус? Рубины ли в почках? Потомство,
Сделав клизму себе
Перебросками северных рек,
Мочевым пузырем
Термоядерно лопнет. Вибраций
Бедный окунь не выдержав,
Кусит прямую кишку.
Из-за лиц изоляций,
Завершая мудацию наций,
Семь ворот громыхают
Гноящейся плесенью шкур...
октябрь, 1987
* * *
Четверть пятого утра.
Мрачен Райский сад.
У апостола Петра
На прицеле - зад.
Обнаружен по хвосту
С кисточкой внизу,
Гость из ада за версту
Чувствует грозу.
Эх, тепло им во грехе -
Шкура на меху...
Пастырь с молнией в руке
Ходит наверху.
Бьет небесные стада
Огненным хлыстом.
Ты ж грозишь ему туда
Задранным хвостом.
Ад. Повидло на плите.
Дров кладите меньше:
Знойно тлеет комитет
Из советских женщин.
Кто ж сады убережет
От рогатой морды?
Я бы хвост тебе поджег,
Был бы он бикфордов.
Ты б заблеял у плиты
Нецензурным беком!
Не выходишь боком ты -
Мне выходишь - бэком.
Велимирова стопа.
Старь. Не любопытно.
Ладно, черт с тобой, ступай,
Хам парнокопытный...
Второе восточное стихотворение
У Нила уныло. Папирус
Плодится в надежде на вырост.
Нет стимулов для воздержанья,
Зато на предмет подражанья
В Каире стоят минареты,
Из тучек имея береты,
Точнее чалмы, словно каждый
Сегодня вернулся из хаджа.
Из тучек, из тучечных точек
Течет перманентный источник,
"Дождем" именуем условно.
Но "дождь" - как арабское слово -
По-русски звучит неприлично,
Когда произносят публично.
А кто в орфографии точен -
Означит посредством трех точек.
К востоку имеем Израиль.
Арабы окрысились зря, и
Так три исламских селима
Спалили пол-Ерусалима.
На углях гопак был зажарен,
Но, ждя повторенья пожара,
Военно-промышленный комплекс
Нажил злоумышленный комплекс.
Пишу, улыбаясь очками,
Вступив в диалог со сверчками.
Саксонски лохматый, как Шиллер
Ползет из-под столика Шилов.
И я обращаюсь к нему же:
Жалей же! Мне хуже чем уже!
Злаченые шпили белеют;
Смущенные тучки имеют
Оттенок незримый, но странный.
(К нему комментарий пространный
Не кончит - спасибо удару -
Известный художник Угаров.)
Соскучиться мне по весне бы...
Но скоро мой месяц, и с неба
Весы голубые сорвутся,
Минуя часы антэ люцум.
Рождественский гимн
Рождественский гимн сочинен не о том Рождестве,
Но день совпадал. Получалось, что время в родстве -
Песок не остыл в Вифлееме, и снег не растаял...
Но это - давно. Я не помню ни это, ни то.
Журчал Иордан, превратившись в зеленый глоток,
Фальшивил Обводный, настроенный в той же октаве.
Как сыро! И воздух тяжелый, как будто для жабр.
Вдали в колотушки ночные стучат сторожа,
И рыбы плывут в неизвестные синие стены...
Господь у реки, у бесчисленных душ на виду,
Над прорубью голову моет и мылит браду -
И в рощи крещенские падает белая пена.
Рождественский дым - и его рассекает капель.
Рождественский гимн выступает из темных капелл.
Рождественский свет озаряет заснеженный город.
Холодные ветви глодает серебряный лось -
Меж вьюги и дыма, лучины и теплых волос,
И в звуке трубы, долетевшем от темного хора.
* * *
Р. Пиньковскому
Затрещала кровать. Я упал к основанию стен.
Коленкором обложки ударил по уху Дант.
А вдали средиземные волны твою постель
Раскачали в стране перемены обычных дат.
Ночь почти что прошла. Я бумагою шелестел,
Чем был схож с унитазом... Но то не беда - когда
Средиземные волны качают твою постель
И уносят, уносят в страну перемены дат.
В "Дне поэзии", помню... Какое мерзкое дно!
Мне приятнее Мойка, Фонтанка и самиздат...
Средиводные волны открыли мое окно.
Понесло меня к островам перемены дат,
Средиземных морей, синих звезд и плачущих стен...
Манна с желтого неба, из красной скалы - вода.
Раскаленным туманом качает Создатель степь.
Не желтеет листва в городах перемены дат.
* * *
Голова упадает, мне не удержать
В волосах оловянную морось.
На ветру подметают листву сторожа
И вздыхают: "Эх, темперо-морес..."
Окисляется медь, зеленеет латынь,
Шарит ужас по темному дому.
В полушубке тумана над небом застыл
Зимний дворник, прицелившись ломом
В стены ветхой мансарды. Сквозь лужу вина,
Из-под пола - органная месса.
Консул спит, вспоминая свои времена,
На наречии варварском пишет Сенат,
Сочиняя поэму в реестрах...
Российское
В дали улетели,
Крылышками рея,
Белые метели,
Как усы Борея.
Шепотом и грустью
Воет дикий Север:
"Два веселых гуся!
Бедная Рассея!"
Вьюгу! По утру бы -
Куполов ли, крыш ли.
На печные трубы
Диссиденты вышли.
И над зимней Русью
Вопли бы висели:
"Два веселых гуся!
Бедная Рассея!"
Голубые трупы
Завалили тропы.
Вьюгу поутру бы,
Снега по утробы.
Но пришли к бабусе
Злые графоманы,
Ощипали гуся
Для больших романов.
Будучи небритым,
Будучи голодным,
Прыгнул я в кибитку,
Крикнул: "Ванька! В Лондон!"
Славянин природный
"Альма-матер!" - крякнул.
Пролетели Гродно,
Белосток и Краков.
Остывает воздух
От манифестаций
Стай. И небо в звездах,
Как советский статский.
Письменный стол в пейзаже
Т А Р Л Е -
Я впал в летаргический сон.
Л И К У Р Г -
Курган, спиритический сонм.
Н А З О Н -
Озимая осыпь зим,
М И Н Ь Я Р -
Январь наступил.
Е Р М А К -
Корма без княжны-нежны...
П А С Т Е Р -
Но саблю вложил в ножны.
Р А С П Е -
Но кресло мое в грязи.
М И С Ю С Ь!
Но кто торопил
Меня?
- Словак торопил и чех...
Овернь...
Наверно, не верно. Чих...
А, венгр!..
...Как странно, но от речей
Своих
Я не вижу вод
Морей -
Но кажется, ночь жива,
Огней -
Заря на броне рачих
Клешней
Вплетается в кружева
Камней.
Я забыл, и вот:
П И С Ь М О
Овидия - прототип!
Не понт,
А разве что прото-Тибр.
Ручей -
С Тарпейской вчера скалы
Упал,
Напугал плотву.
Упал - но, может, и не туда.
Вот стул и стол, на столе вода,
Откуда не выловишь без труда
Да и несмотря на труд...
Третья поэма
В те годы мрачные, глухие,
Которые не наступили,
И в эти мрачные, глухие,
Которые уже проходят,
Стихи писали не плохие,
А так же ели, спали, пили,
И вечер был, сверкали звезды -
Но ничего не происходит.
Конец цитаты. Дальше - больше:
Летает снег, сугробы глубже,
На дне теплее, чем снаружи,
Где холоднее, чем внутри.
Там тлеет странный белый уголь,
Обогревая темный угол,
Между ресниц небесных пугал.
Что ж, уважаемый, смотри:
NN в ловушке - ИКС ликует...
Горчит горчица, хрен хренует.
И Образовский образует,
И пишет медные тазы,
Зато глазами видит нечто,
Куда пешком не ходит почта.
Сугробами покрыта почва.
По коже пробегает зыбь.
Увязнув зубом в хлебной корке,
Я напевал саэту Лорки.
И ворон каркал "гуттен-морген"
Над белизной жующих скул.
Баржа качалась и скрипела.
Нева вздувалась и кипела.
Погода пуще свирепела,
Чем в переводах - Гелескул.
Но я отвлекся - больше ближе!
Мороз меня по векам лижет,
Внушая твердость серой жиже
По низким, топким берегам,
Где ищет рыболов поддатый
Приют убогого ондатра.
И на листках мелькают даты,
И вьются ветры по кругам.
Круг первый: снова ночь и пристань,
Поэт - в скопленьи женщин присных,
Большой сосуд напитков пресных,
В трубе, наверное, дымок.
Поскольку полыхает печка,
Поскольку догорает свечка,
Поскольку покатилась бочка,
И Диоген догнать не мог...
Секундо: в магазине ценник,
Нахальный, как завзятый циник.
Произведенье осетинок -
Трухляво-благовонный сыр.
Его я кушаю в сторожке,
Где видно кладбище в окошке.
Там ходит кто-то - ножки, рожки
И на костях гниющих - сыпь.
Круг третий: темные дороги,
Гуляет в небе серб двурогий,
За ним бежит хорват двурогий...
Но я заснул, и снилось мне -
Кошмар, которого не помню.
Но были теплых листьев комья,
И лес окутан был покоем,
И плакал ангел на луне.
Потом я снова жил в столице
И видел пуганые лица -
Нева решила взбелениться,
И лабардан взметнул икру...
Но я качнулся, начал падать,
Очнулся - предо мной лампада,
В окне - картины снегопада -
Я завершил последний круг.
В начале холодно мне было.
Тогда я собирался было
Согреться летом на Кубани,
В Крыму иль где-нибудь еще.
Но Ост взмахнул снегов холстиной.
Герб - хвост ослиный, след хвостиный
Течет дрожащими губами,
Пересекая пятна щек.
Зарю горчит, она кривая.
Я ухожу домой, кивая,
Пересекая путь трамвая
"Одиннадцать". А рядом - лес.
Во лбу моем сияют пяди,
Но их от вас скрывают пряди.
А впереди - баржа. А сзади -
Вода. И я опять залез
Туда, где печь, дрова и мусор.
За окнами - пурга и музы,
Нева, на дне - писатель Горький
И белых лилий семена.
Уж скоро полночь - печь пылает,
Вдали по ком-то лисы лают,
Дымятся горки - Гималаи -
Гори, гори моя страна!
Когда закончатся морозы
Наступят новые морозы.
И, значит, нынешние - это
Всего лишь старые. Тогда
Кто вторит сумрачному хору,
И обвивает бедный город?
И почему замерзла прорубь,
Когда вдали шумит вода?
Она шумит над облаками,
Я чувствую ее руками,
Пришла, рассыпалась клыками.
То - Висла на ветвях дубов!..
...Но, между прочим, стало хуже -
Смешались в кучу кожи, лужи.
И люди гибнущие тужат,
Переселяясь в город Гдов.