Альманах "Присутствие"
 Альманах акбар!
№  3  (13)
от 22.09.2000        до  22.12.2000

 

 

 

                 Нонна Слепакова

                 ТЕЛЕВИЗОР КЕРОСИНКИ
                 (из книги "Полоса отчуждения")

 

  • Сахарная пудра

  • Стихи о трех повешенных

  • Спас 1946 года

  • Фортепиано в квартире, где редко бывают

  • Никогда

  • Часы

  • Последний раз в ЦПКО

  • Фотографии 30-х годов

  • Стихи о войне

  • История памятника
  •  

     

    Сахарная пудра

    У нас в муке - кладбищенская глина,
    В начинке - кровь и ржавчина, и смрад.
    Но сладостная пудра ванилина -
    Изюминка, коричинка, цукат,
    Людской, патриархальный аромат
    Чудесною рождественскою шапкой
    Обожествят поверхность пирога.
    И потянусь чернильной, потной лапкой,
    И будет мне кружок или дуга.

    И зазвучат дозволенным уютом
    Утесовский мембранный хрипоток,
    И девушки неведомым маршрутом
    На дальний устремятся на Восток,
    В центральном парке музыка взыграет,
    И вырастет на грядке резеда...
    Над кем, над чем там черный ворон грает?
    Неважно, не над нами, не беда.

    У нас, как у людей, - еда готова,
    И человечно пахнет ванилин,
    И волга-матерь, как Любовь Орлова,
    Щебечет, пробегая меж долин.
    Мы счастливы - ни грая нам, ни чоха,
    И нет на нас ни Бога, ни врага.
    И детским языком своим эпоха
    Облизывает пудру с пирога.

    1983

     

     

    Стихи о трех повешенных

    В Ленинграде, у кинотеатра "Гиганта",
    В месте полуокраинном, полупустом,
    Три фашиста повешены были когда-то -
    В сорок пятом, а может быть, сорок шестом.

    Немцы были не шишки. Их по разнарядке
    Ленинграду прислали. На этот процесс
    Ленинградцы пришли посмотреть, ленинградки -
    Нездорово-здоровый возник интерес.

    Мать с отцом не пошли, но про казнь толковали:
    Это им за блокаду, за бомбы в ночи!
    Содрогались и едко вдавались в детали -
    Про язык синеватый, про струйку мочи...

    Я полвека по площади этой не просто
    Прохожу: непременно гадаю в тот миг,
    Где же точное место глаголя, помоста,
    Где текла эта струйка, болтался язык,

    Где толпу и влекла, и морозно знобила
    Неизвестных мерзавцев публичная смерть,
    Где чужих по разверстке чужбина казнила
    Средь чужих прибежавших на это смотреть,

    Где мой город, победный и средневековый,
    Превращал справедливое мщенье в позор?..
    И взлетал леденеющий свист подростковый
    Безразлично пронзителен, зрелищно-зол...

    1995

     

     

    Спас 1946 года

    Залесское, - праздник, простор!
    Толпа на лугу у моста.
    Невнятный бурлит разговор,
    Лоскутно пестрит суета.

    Хромает стреноженный конь.
    Подсолнухом брызжет крыльцо.
    Сидит человеко-гармонь:
    Мехами закрыто лицо.

    Широким рывком - разлюли -
    Черно развернулись меха.
    Смятенно взорвавшись в пыли,
    Шарахнулись два петуха,

    И чей-то стоялый каблук
    О землю ударился вдруг,
    И, яростно вспыхнув, подол
    Над икрами кругом пошел!

    А кто и заплачет на крик
    От все еще жгучей беды -
    Гармони ликующий рык
    Не слышит такой ерунды!

    И взвился танцующий прах,
    И воздух так знойно запах,
    Как будто открыли бутыль
    Вина, превращенного в пыль!
    А кто и сидит - так в руках
    Без удержу пляшет костыль!

    1984

     

     

    Фортепиано в квартире, где редко бывают

    В.О.

    Вальсом вздыхает оркестр духовой,
    Газовый шарфик флиртует с погоном,
    Пахнет умолкшим вдали полигоном,
    Хладной сиренью и теплой травой,
    Дачным вагоном, молочным бидоном -
    Музыкой, музыкой пахнет живой!

    Пылью не пахнет, когда она всюду -
    В грудах игрушек, подушек и книг
    В мутном серванте, хранящем посуду,
    И на простенках, являющих люду
    Сталинский лик и заржавленный штык,
    Карту отчизны, зашедшей в тупик.

    Через забор, не дойдя до ворот,
    И по росе - до затихшего бала,
    И - под пикейное прячь покрывало
    Взор, приглашение, шквал, разворот,
    Что началось, что еще не бывало,
    Что неизбежно быльем порастет.

    Ну, а былье - это просто пылье.
    Клочья ворсистые душат жилье,
    Тускло клубясь на столах, инструментах,
    На фотографиях, траурных лентах,
    На плащ-палатках, ремнях, позументах,
    Даже на памяти - в складках ее.

    Вальс прекращает свое волшебство
    Стуком тупым проседающих клавиш.
    Господи Боже мой, что Ты оставишь
    Нам от всего, от всего, от всего?..

    1997

     

     

    Никогда

    Вот юность и любовная невзгода,
    Не помню точно - дождик или снег,
    Но каменная мокрая погода
    Способствует прощанию навек.

    И уж конечно, пачку старых писем
    Решительно мне друг передает.
    И свист его пустынно-независим,
    Как дождь ночной, как лестничный пролет.

    Он отчужденно втягивает шею.
    Его спина сутула и горда.
    И обреченной ясностью своею
    Еще пугает слово "никогда"...

    1970

     

     

    Часы

    Вот часы. Сколько лет,
    А скрипят, а идут, -
    То ли да, то ли нет,
    То ли там, то ли тут.

    Вот семья. Вот еда.
    Стол и стул. Шум и гам.
    За окном - вся беда,
    За окном, где-то там!..

    Вот и тридцать седьмой,
    Вот и сорок шестой.
    Милый маятник мой,
    Ты постой, ты постой.

    Если в доме умрут,
    Он стоит. А потом -
    То ли там, то ли тут,
    То ли гроб, то ли дом.

    Все ушли. Вся семья.
    Нам вдвоем вековать:
    То ли мать, то ли я,
    То ли я, то ли мать.

    Пятьдесят третий год.
    Шестьдесят третий год.
    Если кто и придет,
    То обратно уйдет.

    Вот мы верим во всё.
    Вот уже ни во что.
    И ни то нам, ни сё,
    Всё не так, всё не то.

    Сколько дней, сколько лет,
    По ночам и чуть свет -
    То ли да, то ли нет,
    То ли нет, то ли нет...

    1964

     

     

    Последний раз в ЦПКО

    Однажды с перепою, с переругу,
    С тоскливого и злого похмела,
    Сочтя меня - ну, может, за подругу,
    Она ко мне в каморку забрела

    И так сказала: "Я ведь не волчица,
    Лишь ты при мне, а больше - никого...
    Я даже согласилась бы лечиться...
    Свези в последний раз в ЦПКО!"

    Был день октябрьский, резкий, желто-синий.
    Парк впитывался в лиственный подстил.
    Никто под физкультурницей-богиней,
    Помимо нас не мерз и не грустил.

    Спеша, считая время по минутам,
    Я шла. Она ползла едва-едва,
    Семейственным и пасмурным уютом
    Окрашивая тощие слова.

    Ее уют - придавленный и ржавый,
    Аттракционный, инфантильный рай -
    Где все противогаз носили в правой,
    А в левой - попрыгучий раскидай...

    Мы шли, как шла она тому лет сорок -
    При муже, при любви, при "до войне".
    Но давних лет осколок или спорок
    Не впору был, не пригождался мне.

    Смотрела я скучливо и тверезо
    На пестрый сор в общественном лесу
    И жилки перепойного склероза
    На влажном, вспоминающем носу.

    И все ж сидела с ней на той скамейке -
    На Масляном Лугу, к дворцу спиной,
    Где муж-покойник снял ее из "лейки" -
    Разбухшую, беременную мной.

    1996

     

     

    Фотографии 30-х годов

    Иногда я копаюсь в альбомах
    Той давнишней, забытой поры.
    Вот отец мой - он парень не промах -
    По бильярду гоняет шары,

    Вот идет моя мать величаво
    По тропинке - с большим животом...
    (Странновато свое же начало
    Из далекого видеть потом).

    Прилегли и присели неловко
    Учрежденческих снимков ряды.
    Бутафорски стоит сервировка
    С привиденьями вин и еды.

    Вот и гости - пришли, закусили
    И навеки присохли к столу.
    Чье-то ухо. И карта России.
    И часы над кроваткой в углу.

    На часах половина второго -
    Непонятно, ночи ли, дня?
    Неподвижное время сурово
    На двухлетнюю смотрит меня.

    Знать не зная второй половины
    Довоенных тридцатых годов,
    Навсегда веселятся мужчины,
    Не склонить им веселых голов!

    Ну а то, что кругом происходит,
    Им неведомо, и - всё равно...
    Только зябкою тенью нисходит
    На людей и на вещи оно.

    Или это мне кажется только, -
    Оттого что про эти года
    Знаю я, уж наверное, столько,
    Сколько им и не снилось тогда.

    1961

     

     

    Стихи о войне

    Ужасная моя сестра,
    Меня ты младше на пять лет.
    Я помню эти вечера:
    Тебя покуда в мире нет,
    Но уж горит - не жди добра -
    За черной шторкой синий свет.

    Когда же вкрадчиво рыдал,
    Озверевая, что ни миг,
    Невыносимый твой сигнал,
    Утробный твой, учебный крик -
    Тогда спускались мы в подвал.
    Всё было так, всё было тик.

    Всё было тик, всё было так,
    И ты явилась, родилась.
    Твой дикий нрав, твой грозный зрак
    Я описать бы не взялась.
    Перевалила ты овраг -
    И поползла, и расползлась.
    Ты доползла ко мне домой
    И жадно кровь мою пила.
    Но передачею прямой
    Ты и свою мне отдала:
    Прививка от тебя самой
    В переливанье том была.

    И, капли едкие храня
    В крови, - с тобою я росла.
    Из-за тебя моя родня
    Без краю стала, без числа:
    Кто от тебя спасал меня,
    Того - как знать! - и я спасла...

    Весной, при пушечной пальбе,
    Ты сгинула под крик "ура!",
    Но, как к покойнице, к тебе
    Я буду все-таки добра.
    Уснувшая в моей судьбе,
    Не просыпайся, спи, сестра.

    1985

     

     

    История памятника

    Памяти моего деда, М.В.Валерианова,
    "красного" директора "Печатного Двора",
    умершего в 1938 году.

    Я деда знала глыбой вековечной.
    На кладбище Смоленском, меж дерев,
    Стоял он на дорожке Поперечной,
    От зноя и от стужи посерев.

    Другого деда не было в помине, -
    Я помню лишь гранитный обелиск
    Да то, что мне про деда говорили
    Все наши, выметая прелый лист:

    Что вышел из наборщиков, от кассы -
    В директоры; и, властью облечен,
    Хозяйски правил, уважая массы;
    Был независим, значит - обречен;

    Но - повезло: он спасся тем, что умер,
    Что вовремя убрался, отлетел -
    И не завыл, осведомляя, зуммер,
    Донос готовый не зашелестел;

    Не прозвучал оттолкнуто-печальный,
    Дрожащий шепот: "Ночью взяли вдруг!.."
    И ставил деду памятник Печатный
    В складчину с Академией Наук...

    На памятнике - книга, серп и молот.
    Гранит гранен, затёсан узко ввысь,
    Отполирован, глянцевито-молод
    И горд, что до него не добрались.

    Он был надежным знаком, идеалом
    Фамильного бессмертия родни...
    Всех близких пережил, перестоял он,
    Его свалили только в наши дни.

    "Хоть мы тебя не знаем, ты - помеха!
    Ты шишкой был, так получай свой шиш!
    Ты в камень, значит, спрятался? Потеха!
    Попался, ни хрена, не убежишь!"

    Непостижима акция ночная -
    Ватага, лом, и уханье, и свист...
    Вся жизнь - плевок, что эта, что иная...
    И рухнул дед, вернее, обелиск.

    ...Потом я возмещу свою утрату
    И деда на фундамент подниму -
    Поставлю за немыслимую плату
    Для вечности, не нужной никому.

    1995

     

     

     

     

     

     

     текущее
     антресоли
     присутственное место
     личное дело
     однополчане
     официоз
     челобитная

     

    Вячеслав Хованов
    "Солью земли
    этой стала..."
    (Предисловие к публикации)

     

     
         текущее |  антресоли |  личное дело |  однополчане |  официоз
     присутственное место |  челобитная

     

    Hosted by uCoz