Сариола
Пена вод - на глыбьи лбины,
Парики - на баррикады.
Я лечу через глубины
В перепадах водопадов.
Я ползу, дождем влекомый,
Сквозь еловые уколы -
Тихий омут, тихий омут!
Сариола, Сариола!
В струнном кантеле звучанья,
Околдованном влеченьем,
Строф печальных обручанья
С золоченым облаченьем.
Струны рек перебирая,
Длятся солнечные золы
В царство пламя - пламя рая -
Сариолу, Сариолу!
Там в полуночные глуши,
В звонах песен и терзаний,
Смотрят сумрачные души
Изумрудными глазами.
И скользят по лбам иконным
Золотистых взоров пчелы
В лед Онеги - неги лоно -
Сариолу, Сариолу!..
Перестуки переступов,
Подо льдом костей круженье -
Пляска трупов вязкокрупых,
Отторженье отраженья.
Мчатся мыслью через выси
В огнеалом ореоле
Шубы лисьи - Хийси! Хийси!
Гибель, гибель Сариоле!..
Снег сдувает - снег слетает.
Вьюгой - в темень, в тему, в темя,
По ногтям его стекает
Яд полярного свеченья.
Языком туманно-дымным
Лижет красные мозоли -
Ледники натерли спину
Сариоле, Сариоле!..
* * *
Обернись. Перелистай
Вытекшее слово.
Мы стоим у входа в рай -
Это нездорово.
Узел рук за головой
Как-то странно тесен.
Кто ж утопит разум свой
В громе тихих Песен?
Осень - сон, озноб услад
С нелюдимым Братом.
Сад расцветший унесла
На янтарных латах...
Ведь Господь же нарекал:
"Грех не быть убитым".
...Мчатся прежние века
По его орбитам.
Звенья рек - стозвонья рыб
Непонятной маской...
Пахнут новые миры
Типографской краской.
Тарту
Сумерки
День мигал, убегал, меднолиц,
Умирал на цветках медуниц,
Убирая из кубков отрав
Слезы рая росинками трав.
Просыпался клубок-голубок,
Солнцелунный - двуок и двурог,
И клубил, голубил, голубел
По ночной чешуе голубей.
И звенел - его звенья! -
Слышна
Золотым меднозвучьем монет.
- Кто же вы, воскресавшие в снах,
В набегавшей ночной тишине?
- Мы роняем рубины рябин,
Мы каналы ровняем, рябим,
Плоскодонным ковчегом пустым
Наравне с кораблями пустынь.
Это - логово. Это и все.
Это логово. Логос на сем.
День шатнулся направо. Спи, Ной!
Это ветром шуршим за спиной
Те, блестящие около - Мы.
- Мы сплетаем серебряный жгут.
Лишь блестящее око луны
Фонарей поцелуи прожгут.
Сколько искр! Много больше,
чем лет.
Сколько ангелов - больше, чем птиц.
В миллионах янтарных колье
Умирал на цветках медуниц...
Письмо
Конура заколочена.
Цепь откровений
Зазвенела о будущий наст.
От чернил, заболоченных
В выжившей вене -
Голоса откровеннее нас...
Голоса... Голый сад... О, Лассаль! -
И так дале.
Знаешь сам - я на этом прослыл.
Звуки рифм, все еще
Уходящие в дали,
Все еще не нашедшие смысл.
Все еще...
Все из щек.
Все - и щелк язычишком -
Пристегните же тело к душе!
Молодой человек,
Вы уже не мальчишка,
Вам пора закругляться, мон шер.
Просто - нет.
В простыне...
Просто невод, а коли
Ты попался -
Так что же, лежи
На спине,
Новогодней иголкой приколот,
Тем не менее - все еще жив,
Как хороший сержант...
Он же, в прошлом, Куценко...
Впрочем, нет. Захлебнулась душа!
Конфирмация цен,
Реформация церкви -
Дозревает игрушечный шар.
Откусите кусочек!
Отдайте другому!
Но, мон шер, берегите лицо,
Чтобы здесь -
В тишине сумасшедшего дома -
Вы остаться могли мудрецом.
Московская область, юг
Колыбельная мартовская
Закачались у Фемиды весы:
Непонятно - где отец и где сын.
Обманула ночь обильем улик,
Лунь постели распахнула: прилив!
Через дисканты мур-а-аромат
Бродят инстинкты а-ля месяц март.
Непонятно - кто отец, а кто сын...
Но помятые ночные часы
Полночь бьют смертельным боем. В уре
Увядают лавры монастырей,
Где по истинкам икон и икот
Бродит мистика а-ля черный кот.
Но помятые ночные часы
Режут мантиями плавленый сыр.
"Лунь ма ала лантем" в омут небес,
Опухали опахала. Не бес -
Джентльмен кричал: "Алле! Кингисепп?"
"Кес ке се?" - я отвечал, - "Кес ке се?"
Серп пролез, но получилась коса.
Ветер лезвие косое кусал,
И, сплетаясь, улетал в сферы лет
В снежном таинстве семи февралей...
В пост великий, конь стал костный, погас.
Не везет великопостный пегас.
Что же нянчиться горячему лбу
С этой клячею а-ля "дыр щир бул"?
Фило-сонеты
I
Позвольте мне, пробелами чернея,
Сойти туда, не думая о том,
Что - если это сумасшедший дом -
То есть, с чего сходить (или, вернее,
Куда сходить). Сходить или не сходить?..
Я на качелях памяти качелюсь.
Они скрипят, как выбитая челюсть,
"Кем быть" переинача на "с кем жить".
Так с кем же жить?.. Склонился на пол он,
Срезает кудри бритвой Аполлон,
Не дожидаясь переубежденья.
Но правда - стоит ли предупреждать
Теперь, когда осталось только ждать
И возрождать в эпоху вырожденья...
II
Как это оглушает вас, наверно -
"В эпоху вырождения...", Мессир!
Они всю ночь глушили БИ-БИ-СИ,
А мы, смеясь над тем, глушили вермут,
Как Жуков - вермахт... Я же мирно спал
Под столиком, накрывшись "Черной шалью",
То есть романсом. В душу сны дышали.
Но змий шипел и душу заглушал.
А я вставал и змия вновь глушил,
А он меня душил - и шум души
Напоминал о северном озоне -
Так, проклиная вялую ботву,
На Каме глушит Вячеслав плотву,
Как в молодости - виски на Гудзоне.
Путеводное
Обман, а не зелень!
Овес озим.
По нос увяз
В плодородной грязи -
Но это уже про жито.
Зеленый лужок,
На лужке - стожок,
Кругом березки
Стоят в кружок -
Всего лишь весны пережиток.
Чего вы кричите -
Хотим, хотим?..
Оставьте в покое
Несчастных Тим,
Лежащих дороги вдоль.
От этого сводит судорогу,
А даже цепному псу дорога
Его земная юдоль.
И то хорошо,
Что корректно лег -
Не в лужу лицом и не поперек
Пути. Но перед моим зрачком
Маячит мой прототип.
Увы! Дорога - о, снежный ком.
Весьма, вполне, добровольно влеком.
- А сколько еще, господа, ползти?
- Еще половина пути.
Ужасная даль -
Половинная доль.
Вконец запустеет
Моя юдоль,
Совсем отсыреет
Моя иудоль
А - помните? Рига, лето,
Над трупом рыдал Риголетто.
Приятно оплакать
Любимый труп.
Но... Где вы, друзья?
Подождите. Тпру!
Нам сколько еще до юдоли?
- Пойти - половину
Пройти половины
Пути полловину
Пройти половины
Пойти - половину,
Пройти половины -
Какие-то жалкие доли!
В путь!..
* * *
Полумесяц на землю ронял
Что-то вроде...
Путеводные звезды меня
За нос водят
По путям... (По путям не ходить -
Переедет!)
Затерявшись средь облачных льдин,
Кто-то бредит.
Бредя, бродит просторами над
Илиняя.
Белой шерстью покрылась стена,
Гимны лая
Многоглавые.... Перекрести,
Приседая.
Улыбнется Венера: прости,
Я седая.
Восхищенным немым тишина
Распласталась -
Лишь уродству идет седина,
Как и старость...
Апатичное
Возможно, пора написать завещание вилами
На черной воде - мол, погиб в благородном труде...
Сижу и молчу, постепенно себя девальвируя
Среди молодых и весьма остроумных людей.
В движеньях ресниц боязливо сквозит одобрение:
А вдруг это - тот? Или этот? Была не была!
И в этом контексте вполне заценив удобрение,
Опять культивируют столь отернившийся лавр.
И - ночь. Ограниченный воздух. Гранитная мистика
Уходит в залив монотонно трубою трубя,
Пока молоко, подчиняясь законам софистики,
Не колет, замерзнув на скованных ветром губах -
Но льдинки летят, проклиная различные партии,
Бичуя рассудком... Но лестница катится вниз -
Васильевский остров. Четвертые сутки апатии.
Прощайте, друзья. Добрый день, господин Дионис.
* * *
В недрах тыквенных фляг
Высыхает Евфрат.
В листве бумажной
Табакерка блестит.
Желтый хвост распустив
Целует жажда.
Мне кричат, что поднос
В Палестину поднес
Из южных штатов -
Табакерка и герб,
Голова в табаке
Под синим штампом.
Санта-Фэ... Альбукерке...
Олоферн в табакерке
Боевую команду твердит.
Улыбаясь с листа,
Опираясь на сталь,
Безучастно взирает Юдифь.
Крови жаждал ли ты? -
Головою на тын -
Пугай фазанов!
Теплой жертвы дым -
Пыль в глаза святым!..
И голос замер.
Только слышно - ВОР...
Шепот губ его
Остынет вскоре.
Не понять латынь...
Но горят плоты
На Мертвом море.
В эту ночь орда,
Выпив Иордан,
Покинет Запад.
Под кровавый тын
Приползут кроты
На трупный запах...
* * *
Две тысячи вербных ветвей,
Четыре тысячи рук.
Пришелец! Теплый свет лей
На серебряный круг.
Ибо еще нимб слаб.
Смотри - во втором кругу
Следы твоего осла
Покрылись следами губ.
Барханами - чьи-то лбы.
Заря - кусок языка.
След колеса судьбы
Красного - в губы песка.
И ночью, за колесом
Сияет в слезе слюда -
Целуют в губы песок
Подошвы римских солдат.
Античная венгерка
В контексте шишки семенной
Вся ель такая хвойная!
Поговори хоть ты со мной -
Гетера, всеми стройная
Поклонниками... Говори!
Я пропускаю лекцию -
Мою тунику носит Рим,
В моей хламиде - Греция.
Пойду к одру, паду к бедру -
И зарыдаю около -
В письме меня встревожил друг -
У друга что-то екнуло.
И не какой-нибудь запор,
И рак не свистнул в легкие,
Но мне не ясно до сих пор -
Чем организмы екают?
Скользите - семь звенящих нот
На голубом канале, и
Поверьте - озверевший Нот -
Не спутник вакханалии!
Там в брызгах ветра - снежный сон,
Семь тысяч звездных сбруй на мир,
А вам не екнуть в унисон
С пургою семиструйною...
Преамбула
(из поэмы "Монолог пациента")
Приятно быть эстетом. Но
Эстеты нынче запаршивели.
Они сморкаются в вино
Некстати помянув о Шиллере,
О славе, о любви, что муз...
Того... что что-то где-то гадило,
Что поседел китовый ус
В сети маячущего радио,
Что гранд взъерошивал усы,
Перелелеянные доньями...
И чешут красные носы
Шероховатыми ладонями.
Мне гнусно. Я схожу с ума.
Я западаю в полубредие.
Увы, трагедия сама -
В самом отсутствии трагедии.
Хоть на холсте, хоть на листе -
Пленяет искренность изъянами...
А исписавшийся эстет
Вступает в близость с обезьяною.
