* * *

Ночью безногий валет смотрится сам в себя.
Снова безумное зеркало все умножает на два.
Время уходит назад, или бежит сломя
Голову, или течет, застывая, едва-едва,
И затекает к утру, словно конечность. И,
Следовательно, конечно. И, следовательно, то,
Чем представляется вещь - наверняка почти
Вымысел, копия вещи, фальшивка. Почти ничто.

Зрение, значит, затем, чтоб находить вокруг
Черные дыры, безадресный свет, беспредметную тень,
Некие сгустки веществ. Чтоб наблюдать игру
Бликов, осколки материи, всю эту дребедень,
Что обретает с зарей первоначальный вид:
Вещь оформляется временем, время - часами, и вот
Комната выглядит так, как завещал Евклид.
Сон объясняется явью. И вряд ли наоборот

Здесь, по сю сторону. Здесь хочется жить - так знай:
Жизнь охраняется вечностью, каждый живущий суть вор.
Здесь занимается день, холодно, стынет чай,
Осень, зареванный мир, беспрепятственный плоский двор,
Где понамешано все (солнце, вода, песок),
Чем заправляют часы, то есть чем обусловлена их
Вещность, их плоть. И куда, если бы только смог,
Неполноценный валет убежал на своих двоих...

* * *

Свеча смеется вертикальным ртом
И плачет полутвердыми слезами,
Худеет телом в вареве густом,
Стекает выпуклыми полосами.

Свеча горит, не думая о том,
Кто жжет ее и кто глядит на пламя,
Куда она отправится потом,
Какими ее выразят словами,

Поскольку перед ней бессильна смерть:
Лишь стоит в пляске тени рассмотреть
Как дышат впрок ожившие предметы,
Пока свеча сгорает - и тогда
Возможно без особого труда
Посредством речи передать все это.

* * *

Пожалуй, если б я умел писать
Стихи по настоящему, я смог бы
Со временем, наверное, понять,
Что было уже все - ошибки, пробы,
Опять ошибки, смятая кровать,
Крупицы истины, припадки злобы,
И что все это происходит, чтобы
Когда-нибудь перечитать тетрадь,
А после посмотреть, едва дыша,
С неважно уж какого этажа
Вниз, на асфальт, кренясь через перила,
И умереть в двух метрах от него
От ужаса по поводу того,
Что это уже тоже где-то было.

* * *

Если ты позабыла - попробуй припомнить на бис
То неблагоустроенное, словно церковь, жилище:
На стене - голова к голове и положенный чиз,
Нажитое добро, от которого вроде не ищут:
Интересные книжки, фоно, холодеющий чай,
Подоконник, заваленный хламом, чмок-чмок невзначай.

Под шумок кофеварки ты воспринимала на слух
Пожелтевшую прессу черт знает которого года,
Что под руку пришлась. День краснел, тушевался и тух,
И твой взгляд мимо воли, и что тут попишешь - природа,
Концентрировался на белесой, как воск, простыне
С вероятностным оттиском совокупления в ней.

А потом началось неизбежное - битва стекла,
Ненормально сухие глаза, атмосфера насмарки.
Искривив позвоночник над лаковой гладью стола,
Я пишу эти строки, перо производит помарки.
Я разбит, будто параличом или Наполеон.
Явь сорвалась с резьбы и все больше походит на сон.

Что твои тараканы в бегах, через поле вдали
Пролетают составы в раскатах железнодорожных,
Что-то вроде "нихт шиссен" кричат в небесах журавли,
Пролетая страну на высотах почти невозможных.
Вот и все, что осталось - вдыхать-выдыхать никотин,
Да смотреть на курлычащий всевышибающий клин.

НА СМЕРТЬ РИХТЕРА

Рояль и сад. Стихи. И листобой
Срывает их с пюпитра с глаз долой.
Исчезли. К черту. Там им будет лучше,
Чем здесь, со мной.

Лети, превозмогая листопад,
Рожденный ползать шестикрылый гад!
Лети, лети, анапест-птеро-дактиль,
Не знай преград!

Лети, приятель, оставляя мир.
Здесь чиз опал с лица и выпал сыр,
Здесь преходящи и сего писатель,
И ты, и др.

Стихи, и этот сад. И дождь: послушай,

Как истово цианист пианист,
Как вдоль березы клавиш сверху вниз
Играет в долгий ящик фортепьяно
Последний Лист!

Простой квадрат описывает круг,
Пока остатки жизни сходят с рук,
Текут сквозь пальцы, иногда, случайно
Являя звук!

Рояль в саду, следы стихов на нем,
Листы и листья мокнут под дождем,
Звучит струна - не так ли будем сущи,
Когда умрем?

* * *

То ли вырвался шахматный зверь Арлекин,
То ли бог со стола обронил апельсин -
Что же мечется там неразрывным пятном
Среди зыбких равнин?

Наступает рассвет золотым сапогом,
Бьется в жаркой падучей звезда за окном,
Колокольчик дверной производит "дин-дин"
Ни по ком, ни по ком...

Разгорелось светило, вставая из вод,
Зазеркалье прошиб неожиданный пот,
Не увидеть теперь в помутневшем стекле
И намека на вход...

Поперхнулись кукушкой часы на стене,
Неподвижное тело лежит на спине:
Говорун без костей, обегающий рот -
Костеней, костеней!

Вот, как крикнул бы: "Сахара!" - если б умел
Обеззубленый конь, отошедший от дел,
Закричало окно, распахнув невзначай
Свой последний предел,

Вот и море, волнистое, как попугай,
Разбивая лицо о колдобины свай
Заполняет проем, за которым ты пел
И течет через край...

КРИК

Слова превращаются в вой.
Великий, могучий, родной
Сошел на мычанье, Но голос, петляя в зубах,
Не лучше "гав-гав" и "бабах",
Но лучше молчанья.

Слова превращаются в лед.
Оставшись без дикции, рот
На этом морозе
Выводит протяжное "ре"
Замерзшего насмерть тире
Глаголицы Морзе.

Жми кнопку, бескостный радист!
Смотри через зубы, как лист
Равнины из точек
И прочерков сделал русак:
Пещрил среди прочих бумаг,
Запутывал почерк...

Кричи. Не забудь прокричать
Про все, что ты мог написать,
Да кончилась паста,
Про то, что все это от "А"
До "Я" зашифровано на
Полотнищах наста.

Кричи. Отражаясь стократ,
Отталкиваясь наугад,
Плывут на просторе
И все твои песни, и все,
Стихи, что почили в бозе
В беспомощном горле...